— Ваш отец… — сказала Клэр. — Вы знаете, когда Мэри мне сказала, что начала встречаться с писателем по фамилии Касидроу, я подумала, уж не родственник ли вы лорда Чарльза Касидроу. Того самого Чарльза…

— Залезли в «Википедию» и посмотрели?

— Тут же! — ответила Клэр. — Мой муж очень уважает вашего отца.

— Они знакомы?

— Честно говоря, не уверена, — Клэр задумалась. — Но когда мы обсуждали военную и школьную реформы ЕС, то муж говорил: «Это всё сделал Чарльз Касидроу». Я не вру!

— Я передам отцу.

— Скажите, Иоанн, каково это?

— Что?

— Быть сыном великого человека, который перевернул с ног на голову представление об образовании!

Иоанн молча смотрел на Клэр. У неё были карие глаза и короткие тёмные волосы. Возраст выдавали крохотные морщинки у глаз.

— Я росла в мире, где быть умным и иметь знания считалось одним и тем же. Я стала заниматься спортом в знак протеста против этой системы. А вы ведь учились в Аббертоне, который придумал ваш отец!

— Нет, — сказал Иоанн. — Аббертон — это проект правительства Евросоюза, и…

— Но его курировал ваш отец! — прервала его Клэр. — И именно Чарльз Касидроу, хоть это и не стало достоянием прессы, был автором проекта «новой школы» для Европы. Я часто бываю в Африке, и там перенимают ваш опыт. И я говорю не о ЮАР или Северной Африке, я говорю о Конго и Чаде, о Кении и Сомали.

— Школы, организованные там, не приходится защищать танками? — пошутил Иоанн, но Клэр проигнорировала его иронию.

— Мир развивается быстро, — сказала эта женщина. — И я рада, что благодаря вашему отцу моих детей научат думать, а не гуглить на скорость. Им привьют любовь к науке, объяснят, как велик мир, как эфемерны границы и как блаженны вольнодумцы…

— Знаете, Клэр, — сказал Иоанн, — в двухтысячные и десятые годы, когда я рос и учился, а я учился в Швейцарии… Говорили, что Европе приходит конец. Многие политики и слушать не желали такие разговоры, они говорили, мол, это глупости, но мой отец — нет. Наверное, ему помогло то, что он не занимался публичной политикой, и его мало волновало, что напишут о нём журналисты… Отец говорил: «У нас есть десять лет, чтобы изменить Европу, иначе её изменят без нас».

— Он изменил Европу.

— Когда Аббертон только открыли, многие сомневались, выживет ли Евросоюз. Экономический кризис, Греция, сепаратизм Англии, кризис с мигрантами, конец «европейской идентичности»… Но вот прошло десять лет, и у Европы есть свой кабинет министров, свой президент, свой парламент и своя армия. Европа остаётся маяком прогресса, а дети приехавших к нам мусульман приходят домой и непонимающе смотрят на матерей, закутанных в паранджи. Слухи о похищении Европы оказались сильно преувеличены.

— Или эта новая система образования, — сказала Клэр, — спасла её.

— Всё новое… — ухмыльнулся Иоанн. — Как выяснилось, важно не столько придумывать новое, сколько держаться за старое. Оставаться честными, оставаться открытыми…

— И частный капитал? То, как ваш отец убедил Европарламент пересмотреть стандарты и ограничить государственное участие установкой правил и субсидиями… Он ведь заново создал рынок, наполнил конкурентной борьбой. Получается, это была настоящая правая реформа?

— Выходит, раз большинство «новых школ» — частные, — подтвердил Иоанн. — Но это идеи и мистера Гейтса, и Маска, и сэра Робинсона…

— Только великий молчаливый лоббист Чарльз Касидроу мог пробить такое! Выпьем за это, дорогой Иоанн!

— С радостью, милая Клэр!

— Да вы настоящий льстец, мистер писатель!

Дэвид интересовался мнением Иоанна о съёмках «Императора Михаила» и его будущими книгами. Иоанн с удовольствием рассказал про «Катона Старшего». Наоми смеялась без остановки и твердила об их с Дэвидом дочери, которой недавно исполнилось полтора года. Мэри смеялась вместе с ней, и Иоанн представил, что она так же рассказывает об их ребёнке.

Скоро, вероятно, так и будет. Прислонив ухо к растущему животу любимой, он почувствует толчки ребёнка; потом это маленькое создание принесут ему, замотанное в полотенце, и дадут подержать на руках. Он увидит усталую, но довольную Мэри, на которую ребёнок будет так сильно похож, и поцелует её в лоб, а она засмеётся. Их ребёнок, сын или дочь, будет из того самого «нового поколения», о котором только что рассуждала Клэр. Из поколения, родившегося после объединения Европы; из поколения, которому предстоит увидеть объединение всего мира. Поколения счастья, единства.

…Когда стрелки на часах приблизились к двенадцати, Мэри поднялась. Как она потом объяснила, «я испугалась, что они тебя слишком измотали», но Иоанн уверял, что её друзья — очень приятные люди.

Клэр, Дэвид и Наоми отправлялись на ночную гулянку на Манхэттен-Бич, но Иоанн с Мэри отказались от приглашения. Красный «порш» ждал их у выхода. Сев на водительское место, Мэри со скорбью услышала от машины претензии насчёт алкогольных паров и была вынуждена отдать управление автопилоту.

Робот предпочитал не разгоняться выше ста километров в час, и Мэри было не интересно даже смотреть в окно. От выпивки она похорошела, на щеках появился румянец, оттенивший бледность её кожи.

— Всё сидел и шушукался с Клэр, ага?

— Она довольно умна, — ответил Иоанн.

— Её мужа ждёт политический Олимп, она не может иначе.

— Ты завидуешь? — улыбнулся Иоанн.

— Да! — сказала Мэри. — Я с ума схожу от зависти! Надо было брать Дэвоса, пока он был свободен!

— Ну-ну!

— Да ты бездельник!

— Это ложь! — заявил Иоанн. Мэри легонько ударила его плечом, и Иоанн обнял её, притянул к себе и ощутил её горячее дыхание.

Она потянулась и поцеловала его. Перебралась к нему на колени и, оторвавшись на секунду, откинула водительское сиденье, открывая проход на задний диван. Они переползли туда: она легла на сиденье, а он лёг на неё. Он запустил руки в её волосы, целовал лоб, глаза, нос и губы, спустился ниже, к шее и ключицам. Она расстегнула пуговицы на его рубашке, забралась под неё и стала гладить его грудь и живот, спину, а потом расстегнула брюки.

— Ну же! — улыбнулась она, целуя в очередной раз Иоанна и помогая отдёрнуть подол платья.

— Развратница… — прошептал Иоанн. Она стянула трусики и охнула, когда он вошёл в неё; «порш» резко повернул, они чуть не упали, и у Мэри вырвался стон.

— Да… — протянула она. — Я же, чёрт, актриса!

Она положила руки ему на плечи, и он дважды испытал оргазм к моменту, когда машина въехала сквозь ворота их дома и мужским голосом с укоризной сообщила:

— Мы прибыли.

— Ох… — застонала Мэри, и Иоанн, закрыв глаза, упал в море её волос.

…Перед самым рассветом Иоанн проснулся; у него онемела правая рука, на которую всем весом давила Мэри, лежавшая подбородком на его груди. Глаза у Иоанна слипались, в комнате было темно, но зрачки Мэри словно светились в темноте. Она не спала и пристально на него смотрела.