Из глаз Евгении хлынули слёзы. Сказалась бессонная ночь и слишком суровый тон врача, который прежде всегда был ласков с ней. Она быстро повернулась и побежала в операционную.

На операционном столе  лежал раненый. Его правая  ступня была почти чёрной, пальцы распухли. Выше колена была неумело наложена повязка, пропитавшаяся кровью. Одного взгляда хватило, чтобы понять:  гангрена.

- Женевьева, - послышался голос раненого, и Евгения подняла взгляд на его лицо и ахнула. Она никак не ожидала увидеть здесь Гришку. Того самого, кто помог ей вытащить Александра с поля боя. Весёлого Гришку, чьи шутки подбадривали бойцов  и раненых.

- Гришенька, как же  так?! – вырвалось у девушки. – Ты же ведь ещё и не должен был сегодня идти в наступление.  Ты ещё и не поправился.

- Я тоже хотел быть героем! Был уверен, что  сегодня мы выбьем турок из Плевны. Но мы захватили только две траншеи, а у редута нас остановили. Многих наших взяли в плен, а меня посчитали убитым. Я тогда сознание потерял. Ну что, Михалыч говорит? Без ноги мне никак нельзя. Слышите, Женевьева? Я ещё на мазурку Вас приглашу,  - из его  левого глаза вытекла слеза. – Только вот  ногу не чувствую.

- Гриша, нужно держаться, - Женевьева изо всех сил сдерживала слёзы. – Мне нужно готовиться к операции, - она отвернулась, но он схватил её за руку. – Женевьева, вы не дайте ногу отнимать. Я лучше сдохну, чем останусь калекой.

- Гриша, жизнь даётся только один раз. Нельзя от неё отказываться. Господь посылает нам испытания, чтобы сделать нас сильнее.

- Женевьева, Женечка, - он поднёс её руку к губам. – Я хотел, чтобы вы мной гордились! Я люблю Вас.

Вошедший Михаил Михайлович прервал неловкую ситуацию. Евгения приготовила чистые инструменты. Плакать не могла. В горле стоял ком. Только что ей первый раз в жизни признались в любви при таких печальных обстоятельствах. Ах, Гришенька. Конечно, она ко многому привыкла за это время и за всех болела душой и сердцем, но когда война задевала близких и родных, это становилось особенно невыносимо. Гриша хотел пригласить её на мазурку. Да, она и не умеет танцевать эту мазурку. Да и он… уже не сможет танцевать. А ведь ему и двадцати лет нет.

В операционную вошла  Наталья. Её прямые тёмные  волосы были аккуратно зачёсаны назад и собраны в низкий пучок.  Приятное лицо с мелкими чертами и слегка курносым носиком выглядело выспавшимся. Голубые глаза смотрели на мир прямо и решительно.

- Женевьева,  поспи. Я заменю тебя.

Евгения повернулась к ней:

- Там Гриша на столе. Ампутация, - она уткнулась в плечо Натальи.

- Ах, бедняга, он ещё так молод, - Наталья прикусила губу, обнимая подругу. – Иди, Женечка.  Постарайся поспать.  Ты еле на ногах держишься.

Евгения и сама понимала, что операцию, да ещё такую тяжёлую, ей будет трудно выстоять. И не хочет она видеть глаз Григория, когда он узнает об ампутации. Хорошо ещё прибыли  медикаменты. Не на живую будут делать.

Она обняла Наташу и пошла вдоль рядов с ранеными. Вряд ли  удастся заснуть. Хотя бы  полежать с закрытыми глазами.  Мимо Александра пройти не смогла. Положила руку на лоб. Температура ещё держалась, но лоб был не такой горячий.

Господи, спаси его!

Думала не заснуть, а оказавшись на своей узенькой  койке за занавеской, которую они с Наташей считали своей комнатой, сразу провалилась в сон, несмотря на стоны раненых.

Снилось ей, как  она сидит возле мачехи, как обычно в уголке бальной залы и смотрит на танцующих. Объявили мазурку. И вдруг к ней подходит Александр. Она отнекивается, говорит, что не умеет, но  он смотрит на неё с такой нежностью, что невозможно отказаться. Она знает: стоит  начать танцевать, как она опозорится, ведь она не знает ни одной фигуры, но ей так хочется почувствовать  прикосновение его руки к своей талии, что она готова на всё. Пусть смеются над ней, но она хоть  секундочку побудет в его объятиях.

Пары выстроились, и она стоит с Александром. Он так красив и высок в военной форме и высоких сапогах. Смотрит на неё. Сердце сжимается от страха, это мгновение ещё прекрасно и нет позора. И вот первые аккорды мазурки, и она вдруг, сама того не ожидая, понимает, что умеет танцевать. И она идёт с ним в такт, и ноги сами делают шажки в такт. Хорошо, что под длинным платьем  не видно ошибок. Александр останавливается,  и она даже не глядя на других, начинает обходить его по кругу. И вот они уже друг против  друга в такт отстукивают ногами. Ах, как же хорошо, как весело. Но  вдруг Евгения  видит Лизу Калиновскую. Уверенно и быстро она двигается к ним. Женя сбивается с ритма, чуть не падает, Александр   подхватывает её. Теперь все смотрят на них. Евгения в замешательстве отодвигается от Александра.

- Ты должна была ему сказать обо мне, - говорит Лиза с улыбкой, кладя ему руку на плечо. Пары оттесняют Женю в угол, некоторые шепчутся, глядя на неё. А она не может оторвать взгляд от Александра, который теперь смотрит на Лизу, которая улыбается ему.

- Проснись, Жень. Проснись.

Евгения открывает глаза: над ней склонилась Наташа. Она сбивчиво рассказывает, что Гришу прооперировали, что он ещё спит, а когда проснётся, то было бы лучше, если бы она побыла с ним. У одного из раненых началось воспаление, срочно нужна операция, ей нужно готовится.

- Гришу нельзя оставлять его одного. Вдруг он сделает что-нибудь с собой, - Наташа вытерла скатившуюся слезу.

Евгения ещё слышит звуки мазурки и чувствует свой позор. Но заплаканное лицо Наташи, стоны раненых и сладкий запах крови, пропитавший весь госпиталь, обрушивается на неё, возвращая в действительность.

- А я сейчас танцевала, - зачем-то говорит она Наташе. – Мазурку.

- Как я люблю мазурку, - лицо Наташи мгновенно светлеет. Однажды на балу… Ох, ладно, потом расскажу. Мы ещё потанцуем с тобой, Женевьева, когда война закончится. Давай же вставай скорей. Я знаю: тебе Григорий не очень нравится, но только ты сможешь найти для него нужные слова.

Наташа убежала. Евгения взяла расчёску и перед маленьким зеркалом пригладила выбившиеся волосы, надела косынку, повязала единственный чистый фартук с  застарелыми  пятнами крови, которые уже не отстирывались. С грустью отметила, что синяки под глазами от недосыпания стали ещё