Юница незамедлительно поднялась с травы, не забыв взять в правую руку меч, оный ноне, по-видимому, спас ей жизнь, оглядела с ног до головы стоявших подле нее гомозулей, и, вздохнув, коротко передала им о том, что тут произошло. Утаив только, что лопасты оскорбляли Богов… Правильнее сказать не утаив, а просто не в силах передать те пакостные слова, каковые эти создания позволили себе в отношении Зиждителей.

– Зачем ты вообще сюда пошла? – недовольным басом пророкотал Крепыш. – Чего тут искала?

Однако, отроковица более ничего не добавила, пережитое и услышанное ею словно, что-то неподъемное и невыносимо колкое навалилось на тело и ее естество да придавило своей остротой, так что чудилось еще морг, и она повалится на землю, не успев отдышаться.

– Уходим, – командным голосом отозвался Двужил и почему-то гневливо зыркнул на Крепыша, вроде тот в чем пред ним провинился. Погодя глава гомозулей явственно вступаясь за ученицу дополнил, – хватит ее теребить спросом, не видишь, что ль как она утомлена.

Двужил мягко провел волосатой ладошкой по тыльной стороне длани девочки и указывая взглядом вперед, спешно направился вслед за ней через лес к стану. Остальные гомозули не мешкая, двинулись за ними.

Когда гомозули и юница возвернулись к стану то солнечный диск уже почти запал за горизонт земли, окрасив дерева, травы, луга и воды в алый дымчатый туман, такой какой была кровь человечьего рода. Вымокшая Владелина, выйдя из леса с какой-то непомерной тяжестью во всем своем естестве, опустилась на землю подле костра, где их дожидались так и не поевшие Брат, Граб и Нег.

– Надо переодеться, – суетливо молвил Двужил, стоило отроковице протянуть к костру правую руку. – Граб, – повелел он стоящему обок него мальчику взволнованно оглядывающего мокрую юницу. – Принеси Владелине котому, да поскорей.

Отрока не пришлось уговаривать дважды, он стремглав сорвался с места и кинулся к лежащей в сторонке, точно откинутой суме.

– Двужил, – заговорил и вовсе с желтоватой шевелюрой Трескуч. – Надобно прижечь рану на руке… ведь неведомо с чего наконечники были у этих лопаст, – и многозначительно взглянул на своего старшего.

– Да, – чуть слышимым согласием откликнулся глава гомозулей, да опустившись перед девочкой на присядки, торопливо развязал лоскуты материи на руке. Чистым концом одного из лоскута, он нежно утер юшку, и, подзывая Трескуча, взволнованно молвил, – погляди кожа вкруг раны покраснела.

Трескуч приблизившись к отроковице, лишь малость оглядывал ее руку да расстроено качнув головой, провел пальцем по коже, описывая движением коло около раны, при этом явственно задумчиво отметив:

– Надобно… вот так… вокруг… и не только вглубь.

– Чего? – встревожено переспросила Владелина, не очень-то желая, чтоб рану, и так нудившую еще и жгли, потянула раненную руку из цепких пальцев гомозуль. – Так вот… вкруг не надобно…

– Помолчи, тебя никто не спрашивает, – сердито прохрипел в сторону отроковицы Двужил, и, узрев рядом стоящего Граба протягивающего к нему котому, и вовсе гневливо зафырчал, подобно разъяренному зверю. – Владу надо переодеться, – наконец озвучил он свое фырчание. – А, ну, все… все марш на ездовую полосу и пройдите вперед… да там за свилкой стойте покуда не разрешу вертаться.

Ребята враз спешно поднялись и в сопровождении подгоняющего их Веского направились, как и велел глава гомозулей, по дороге вперед к свилке.

– Владелина, переодевайся, – подавая девочке ее котому, произнес Двужил.

– А вы? – переспросила юница, меж тем принимая суму и принимаясь развязывать на ней шнуры.

– А мы отвернемся и поторопись, – ответствовал учитель и в голосе его чувствовалась неподдельная тревога.

Гомозули, по велению своего главы, разойдясь в разные стороны, окружили полянку, и немедля повертались в направлении к лесу. И тогда Влада торопливо принялась переодеваться. Она сменила на себе рубаху, шаровары и присев на землю повязала на влажные стопы сухие онучи. В целом переодевание заняло достаточное количество времени, так как пальцы левой руки плохо ее слушались, став вяло-неповоротливыми… и ко всему прочему слегка начала кружиться голова.

– Двужил, – позвала она учителя. – Я уже все, – досказала девочка.

Да немедля принялась засучивать рукав на левой руке, страшась, что и его, гневливый, Двужил оторвет. Гомозули, токмо их окликнули, вернулись к костру, и на этот раз Крепыш помог закатать рукав юнице, а Двужил и Могуч подкинули в костер еще сухих ветвей. Трескуч кривой, сучковатой веткой откатил в бок значимую часть углей, и положил на них, слегка даже утопив, клинок своего удлиненного ножа.

– Ложись, – скомандовал Крепыш, укладывая на оземь суму.

Отроковица, глядя на суетливые движения гомозуль, на Могуча поливающего из кожаной фляжки на руки Двужила воду, вздрогнула. Густая рябь крупных мурашек пробежала по коже спины, вызвав испуг, от той беспокойной сосредоточенности учителей.

– А чего вы будете делать? – дрогнувшим голосом вопросила она, уже неподдельно опасаясь за собственную руку.

Однако никто не ответил, а колючеглазый Могуч лишь гневливо зыркнул на нее, словно воспрещая ей даже о том мыслить. Девочка более не стала выспрашивать, и, совладав с собственным страхом, на чуток обнявшим ее душу, медленно улеглась на оземь, положив голову на котому. Двужил помыв, и насухо вытерев руки о поданное полотенце, подступил к Владелине, все поколь сжимая один из его концов, с легохоньким таким дребезжанием голоса, изрек:

– Будет больно! Но ты не кричи… терпи! Для гомозулей высшей доблестью является новый рубец на теле, признак мужества и отваги.

Засим, будто той речью старался снять с юницы часть боли, он присел подле нее, грубо развернул голову вправо так, чтобы Влада смотрела в лес. Прошло совсем немного времени, в оном рука Двужила отпустила голову отроковицы, а Трескуча наново надавила, на покалывающий от тревоги висок, и тогда нежданно и вовсе острая, дергающая боль прорезала и саму рану, и место округ них.

– А… а! – негромко вскликнула, вернее даже, выдохнула отроковица и порывчато прикусила нижнюю губу, стараясь заглушить выкатывающийся из глубин рта стон.

И сызнова еще большая боль, словно выедающая плоть прорезала руку. Кто-то из гомозуль полил на надрывно дергающую кроваво-обожженную рану водой, коя точно скомковала во едино болезненное состояние во всем теле, головокружение и общую слабость. Еще немного и рана внезапно запекла, вроде на нее сыпанули сверху соли. Владелина попыталась выдернуть руку, но ей это не удалось, так как плечо вельми крепко удерживали гомозули. Обильный пот усеял лоб девочки, нос и щеки, он мельчайшей изморозью покрыл подносовую ямку, а сердце в груди резво качнулось вправо-влево и туго дернувшись, видимо, хоть и не надолго расширилось вдвое. Влада сомкнула глаза и надрывчато задышала через рот, стараясь нормализовать и дыхание, и биение сердца. Двужил вновь приложил к ране, что-то весьма жгучее да стал медленно перевязывать ее взятыми, нарочно для таких нужд, долгими тонкими ручниками.