— Как ты понимаешь, — продолжает Никита, — речи об отказе, усыновлении и прочем не шло. Была договорённость. Женщина родила в частной клинике, получила деньги и исчезла. Для всех меня рожала мама. Для всех я был долгожданным наследником Репиных и Кудрявцевых. Других не существовало.

Вот в чём дело, оказывается. Если бы не скандал, он бы претендовал на деньги моего отца. Как настоящий наследник.

— Ты сейчас неправильно думаешь, Ива, — качает он головой, по-прежнему не глядя на меня. Чувствует, наверное, считывает мысли, что кружат в голове, как не тающие снежинки. — Я не претендую на деньги Кудрявцевых. Абсолютно. У отца бизнес. Там хватит на несколько жизней, а у меня всего одна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​

Он радовался, когда узнал, что ты есть. Пребывал в эйфории, если так можно выразиться. Мечтал, как вы встретитесь, как он гордо назовёт тебя дочерью. А потом что-то пошло не так. Не знаю, с чем это связано. Но он стал говорить о тебе реже. Только фотографии рассматривал с грустью. Пытался отвлечься, заняться чем-нибудь. Кидался из крайности в крайность. То пил, то на охоту ездил. Нередко — на рыбалку. Со мной или в другой компании.

Я не допытывался. Мы неплохо ладили, но не были настолько близки, чтобы он раскрывал мне душу, рассказывал обо всём. Раньше, до того как… всё раскрылось, отношение у Сергея ко мне было другое. Как же: единственный наследник! А ещё позже, когда в его жизни незримо появилась ты, мы стали приятелями, как два мужика — посторонние друг другу, но с общими интересами, которые позволяли нам пересекаться.

А во мне поселилась тайна — ты, Ива. Я любил смотреть на твой фотографический профиль. Мысленно рисовать линии твоих скул и губ. Ты была недосягаемо далёкой, неземной в некотором роде, а поэтому я мог фантазировать. Наделять тебя качествами, которые мне нравились в женщинах.

Он останавливается, поворачивается ко мне. Смотрит пристально. Ресницы его опускаются и поднимаются медленно. На губах — горькая улыбка, изломанная зигзагом. Никита трёт гладко выбритый подбородок. А я… не знаю, что сказать. Правдив ли он? Искренен ли?.. Не понять, не разобраться вот так сразу. Его слова смущают, тревожат меня, заставляют сжиматься от внутреннего дискомфорта.

Это и приятно, и как-то… непонятно. Ни один мужчина не говорил мне подобных слов. И я ловлю себя на мысли, что, наверное, хотела бы услышать что-то похожее совсем от другого человека.

— Я не знаю, как убедить тебя, доказать, что всё это правда, — разводит Репин руками. — Всё, что я скажу, похоже на ложь, лукавство, неискренность. У меня нет аргументов, которые бы подтвердили, что плевал я на Кудрявцевские миллионы или что там у него было. Разве что показать свою банковскую карточку, чтобы ты поняла: деньги — последнее, что меня интересует в этой жизни. Хватает и хватит на всё — достаточно пальцами щёлкнуть. Ни этот дом, ни всё, что в нём, меня не волнует.

Он произносит слова из завещания, и я снова настораживаюсь. Совпадение? Или он сейчас невольно выдаёт себя с головой? Видел, знал, понимает, что всё это значит.

— Давай сделаем паузу, — прошу я. — Устала, нужно подумать, утрясти твои откровения.

Я поднимаюсь на ноги, намереваясь уйти, убежать из беседки, запереться на все замки и упасть лицом в безопасность своей кровати.

— Не уходи, Ива. Я должен сказать самое главное. Иначе потом ты посчитаешь, что я утаил. А я больше не хочу ходить вокруг да около. Я тоже устал. И, наверное, ты права: я должен был всё рассказать сразу. Смалодушничал. Мечтал понравиться тебе.

Я оборачиваюсь у выхода. Жду, разглядывая Никиту со стороны. Тёмные волосы падают на лоб. Солнечный луч пробился сквозь ажурную вязь деревянных перекрытий и бликами освещает породистое репинское лицо. Красив. Очень. Но меня не трогает его красота, не вызывает волнения и трепета. Он просто друг, человек, к которому я испытывала симпатию, а сейчас не знаю, как относиться после всего, что он мне рассказал.

— В тот день, когда погиб Сергей, я должен был поехать с ним. На рыбалку. Но я приболел, поэтому не смог. Позвонил и предупредил. Он поехал сам и больше не вернулся.

Его слова — как раскалённые гвозди. Страдание на его лице — как приросшая намертво маска.

— Я был под следствием, Ива. Как главный подозреваемый в смерти Кудрявцева Сергея Николаевича. Но следствие так ничего и не смогло доказать.

Андрей

Я всё же делаю попытку поговорить с сыном. Он стал тише, незаметнее. Спускался к столу на завтрак и обед. Ужинал нередко либо у себя в комнате, либо отказывался.

Я не махнул на него рукой, но всё надеялся: рассосётся, выровняется. Он успокоится, получив возможность общаться с кем-то тайно. Но я до сих пор не мог понять, что ему мешает запереться в своей комнате и делать то же самое, что делал он на чердаке в Ивином доме.

Ему нравился сам антураж ночи? Возможность пощекотать нервы? Что, что настолько его привлекало в ночных побегах?

— Может, ты всё же расскажешь? — спрашиваю в который раз и получаю в ответ лишь пылающие уши и отрицательно мотнувшую голову. Сын на меня не смотрит. Он вообще забыл, что это такое — смотреть человеку в глаза. По крайней мере, со мной это так.

Я думал, он как-то привяжется к Иве. Нет, я не надеялся, что она будет стучать мне на сына. Но если бы он был с ней откровенен, она могла бы хотя бы намекнуть, подтолкнуть в нужном направлении. Вместо этого я топтался на месте. И ещё больше запутывался в отношениях с Ивой, хотя никаких отношений между нами почти и не было. Или наоборот: слишком много всего, куда я боялся заглядывать.

— Я должен сходить туда, — сын мотает головой в сторону соседского дома. — В последний раз. Ива разрешила мне прийти.

И это его «в последний раз» звучит настолько отчаянно, что мне становится страшно.

— Хорошо. Я провожу тебя.

— Я сам, — ослиное, непробиваемое упрямство.

Я устало падаю на стул. Хочется прикрыть лицо руками, закрыть глаза и расслабиться. Хотя бы на немного. Я мало сплю. Много работаю. У меня сто лет не было секса. Мало вижусь с детьми. Не умею ладить с сыном. В соседнем доме живёт девушка, с которой не пойми что творится, и я втянут в этот круговорот, ослаблен, не могу соединить концы с концами, ухватить нить, чтобы хоть немного владеть ситуацией.