— А я только что закончила, миссис Ходжес, — весело сказала она.

— Я уже так и подумала, — ответила миссис Ходжес, — машинки-то вашей не слыхать.

— Я делала заметки от руки, — сказала мисс Мерчисон. Смяв первую страницу аффидевита с опечаткой, она бросила ее в корзину для бумаг вместе с новой страницей, которую начинала печатать. Из стола она достала заранее приготовленный правильный вариант первой страницы, вложила ее в папку с текстом, упаковала в конверт первый экземпляр и необходимые копии, запечатала его и адресовала гг. Хэнсону и Хэнсону, надела шляпу и пальто и, учтиво попрощавшись в дверях с миссис Ходжес, ушла.

До конторы Хэнсонов пешком было совсем недалеко; там она опустила конверт в почтовый ящик. Напевая себе под нос, мисс Мерчисон бодро зашагала в сторону автобусной остановки на пересечении Теобальдс-роуд и Грейз-Инн-роуд.

— По-моему, я заслужила ужин в Сохо, — сказала сама себе мисс Мерчисон.

Направляясь от Кембриджской площади на Фрит-стрит, она снова тихонько запела. «Да что это за дурацкая мелодия?» — оборвала она себя. Немного поразмыслив, она поняла, что это «Вхожу я во врата…»

— Господи помилуй! — вздохнула мисс Мерчисон. — Я схожу с ума, не иначе.

Лорд Питер похвалил мисс Мерчисон и угостил ее изысканным обедом в «Рулз»,[80]где для тонких ценителей имеется превосходный выдержанный коньяк. Конечно, мисс Мерчисон вернулась в контору чуть позже, чем положено, и забыла отдать лорду Питеру отмычки — но в приятной компании за бокалом хорошего вина немудрено позабыть о мелочах.

Уимзи же, проявив нечеловеческое самообладание, вернулся домой обдумать сложившееся положение, вместо того чтобы стрелой помчаться в тюрьму Холлоуэй. Хотя подбадривать узницу было делом необходимым и благородным (так он объяснял свои чуть ли не ежедневные визиты), Уимзи не мог не согласиться, что доказать ее невиновность будет еще полезнее и благороднее. И пока он в этом не очень преуспел.

Когда Норман Эркарт показал ему черновик завещания, версия о самоубийстве стала казаться очень перспективной; однако теперь Уимзи в этот черновик не верил ни на грош. Оставалась еще слабая надежда, что в «Девяти кольцах» обнаружится сверток с белым порошком, но время беспощадно утекало, и надежда таяла с каждым днем. Уимзи приводило в бешенство собственное бездействие — ему хотелось бежать на Грейз-Инн-роуд, чтобы допросить, запугать, подкупить, обыскать всех, кого только можно, и обшарить каждый метр вокруг «Колец», но он знал, что полиция с этим справится гораздо лучше, чем он.

И все-таки зачем Норман Эркарт решил ввести его в заблуждение насчет завещания? Он мог бы просто ничего не рассказывать. Тут что-то нечисто. Но ведь если Эркарт на самом деле не настоящий наследник, то он затеял опасную игру. Как только старая дама умрет, завещание будет утверждено, а все сведения, скорее всего, опубликованы. Умереть же она может со дня на день.

А как легко было бы чуть-чуть ускорить смерть миссис Рейберн, с досадой подумал Уимзи. Старушке уже девяносто три, и она очень слаба. Передозировка какого-нибудь лекарства, потрясение, даже самое незначительное… но какой смысл об этом размышлять. Интересно, кто ухаживает за старушкой, подумал Уимзи.

Уже 30 декабря, а у него до сих пор нет никакого плана. С полок на него смотрели роскошные тома, и выстроившиеся в ряды святые, историки, поэты и философы словно бы насмехались над его бессилием. Перед ним вся мудрость и вся красота — и они не могут даже подсказать, как спасти от отвратительной смерти на виселице женщину, которая ему дороже всего на свете. А ведь раньше он считал, что неплохо справляется с такими задачами. Подавленный невероятным идиотизмом обстоятельств, он чувствовал себя как в ловушке. Скрипя зубами в бессильной ярости, он мерил шагами богато обставленную комнату, изысканную и бесполезную. В великолепном венецианском зеркале над камином отразились его голова и плечи. Он увидел бледное глупое лицо и гладко зачесанные назад соломенные волосы; монокль, нелепый рядом с комически подергивающейся бровью; безукоризненно выбритый подбородок, в котором не было ничего мужественного; безупречный накрахмаленный воротничок, довольно высокий, галстук, завязанный элегантным узлом и подходящий по цвету к платку, который едва выглядывал из нагрудного кармана дорогого костюма, пошитого на заказ на Сэвил-роу.[81]Уимзи схватил с каминной полки тяжелую бронзовую статуэтку — красивая вещица, даже сейчас он невольно погладил патину, — и ему безумно захотелось разбить зеркало вдребезги, разбить это лицо, поддаться дикому животному порыву, вопить и крушить все вокруг.

Какая глупость! Это невозможно. Две тысячи лет цивилизации и подавления инстинктов не прошли даром — теперь человек по рукам и ногам связан боязнью насмешек. Ну, разобьет он зеркало — и что? А ничего. Придет Бантер, равнодушный и невозмутимый, соберет осколки в совок и порекомендует горячую ванну и массаж. На следующий день закажут новое зеркало, потому что иначе гости будут задавать вопросы и учтиво сокрушаться о том, что старое зеркало разбилось. А Гарриет Вэйн все равно повесят.

Уимзи взял себя в руки, попросил принести ему пальто и шляпу и поехал на такси к мисс Климпсон.

— Есть одно дело, — начал он против обыкновения без вступлений, — и я хочу, чтобы за него взялись именно вы. Никому другому я не могу довериться.

— Ваши слова делают мне честь, — сказала мисс Климпсон.

— Проблема в том, что я даже не могу подсказать вам, с чего начать. Все зависит от того, что вы обнаружите по прибытии. Я хочу, чтобы вы поехали в Уиндл, что в Вестморленде, и добрались до парализованной, выжившей из ума старухи по имени миссис Рейберн, которая живет в доме Эппл форд. Я не знаю, кто за ней ухаживает, не знаю, как проникнуть в дом. Но вы должны это сделать, чтобы узнать, где хранится ее завещание, и, если возможно, прочитать его.

— Боже мой! — воскликнула мисс Климпсон.

— Но что еще хуже, на все это у вас всего одна неделя, — добавил Уимзи.

— Это очень короткий срок, — заметила мисс Климпсон.

— Понимаете, если мы не предоставим достаточных оснований для отсрочки, рассмотрение дела мисс Вэйн, скорее всего, назначат на самое начало сессии, — сказал Уимзи. — Если я смогу убедить защиту, что есть хотя бы малейшая возможность добыть новые доказательства, они подадут прошение об отсрочке. Но сейчас у меня нет ничего похожего на доказательства — одни лишь смутные подозрения.

— Ясно, — сказала мисс Климпсон. — Что ж, все мы можем сделать не больше, чем в наших силах. Не будем терять веры — не зря сказано, вера и гору с места сдвинет.