— Но что уж ты так, — без особого энтузиазма сказал босс, — подымаемся, что ли?

— А Штык знает о существовании этого бункера?

Моисеенко и Шульгин синхронно рассмеялись. Босс отрицательно мотнул головой. Мы стали подниматься по лестнице, и идущий передо мной Егерь вдруг обернулся и коротко бросил:

— Я пойду с тобой.

— Куда? — не поняла я.

— К Злову. Даже и не думай возражать. Я знаю, что говорю.

Я и не возражала. Я прекрасно усвоила, что Егерь знает, что говорит, и каждое слово у него неспроста, даже если произносится оно, это слово, самым нелепым и шутовским тоном.

На следующий день — с самого утра — я начала готовиться к вылазке в дом Злова. У Родиона в его бункере оказался целый арсенал воровских приспособлений, от элементарных отмычек до каких-то ужасающих даже на вид хитроумий, от коих за километр пахло секретными разработками спецслужб. Я подумала, что не один Шульгин внес свой вклад в эту коллекцию, благо Сема Моисеенко с таким желанием и безапелляционностью вызвался идти со мной, что сложно было его не заподозрить в причастности к воровскому ремеслу.

Пока мы с Семой экипировались, Родион прозванивал каких-то людей. Выяснилось, что сегодня вечером Борис Сергеевич будет дома в Нарецке, что само по себе я считала минусом. Босс, однако, придерживался противоположного мнения:

— Это хорошо, хорошо! Где он, там и кассета! Если бы он уезжал в Николаев, Киев или вовсе за границу, он тут бы кассету не оставил никак! Значит, все на месте. А усиленная охрана… кажется, Мария, ты уже имеешь некоторое представление о зловской охране, так что пиетета до дрожи в коленях она у тебя явно не вызывает.

Я поспешила с ним согласиться.

Наконец наступила ночь решения последней проблемы. Я начала одеваться для предстоящей вылазки. Было довольно прохладно. Я надела плотный черный свитер, черные же брюки и ботинки с особой рифленой подошвой. Для лица подготовила мягкую тканевую черную маску, хорошо пропускающую воздух, с прорезями для глаз.

Из спецсредств, обильно представленных в упомянутом бункере, по некотором раздумий я взяла только стеклорез, изготовленный по особой методике, и набор отмычек. Конечно, не тех отмычек, которые состоят на вооружении у классических уркаганов, а целых мини-приборов достаточно сложной конструкции, выполненных, как важно заявил мне Родион, по серьезным разработкам специалистов ГРУ. Пистолет я брать не стала. Из оружия выбрала только модифицированную разновидность боевого ножа НРС, из числа так называемых «ножей выживания». В торец его рукоятки было встроено устройство, бесшумно стреляющее крошечными иглами с содержащимся на них веществом мгновенного нервно-паралитического действия. Разумеется, прекрасно сбалансированный и исполненный из лучшей стали нож можно было использовать и в прямом его назначении, то есть колоть, резать, рубить любой стороной, даже гардой, если ввернуть в нее специальные шипы, и торцовой частью рукоятки. А также как крюк, пилку по металлу и по дереву. Вот такая универсальность.

Под свитер я надела легкий кевларовый бронежилет и на этом посчитала свою экипировку завершенной. Егерь скептически оглядел меня и произнес:

— Серьезная ты девица, Маша. Что, в спецслужбах раньше работала, как Родион?

— Вроде того, — вспомнив Акиру, ответила я.

— А я вот никаких бронежилетов надевать не буду. Чему бывать, того не миновать. Таки возьму только ножичек. Если что, то и им можно пропеть отходную. Как поется в песне, знаешь? «…А ну-ка позовите Герца, старенького Герца, пусть прочтет ей модный, самый популярный в нашей синагоге отходняк!..» — хрипловатым голосом пропел он.

Вошел Родион. В руках он держал какой-то тюбик. Протянул его мне и произнес:

— Помажьтесь оба.

— Что это? — спросила я, однако же без возражений выдавливая желтоватый крем себе на ладонь. — Крем Азазелло, чтобы летать?

— Н-ну, — хитро ухмыльнулся босс, — наоборот. Чтобы не пришлось летать. А иначе погрызут. Крем этот отбивает нюх у собак и гасит агрессию. Если вы помажетесь, то даже самая злая собака будет воспринимать вас не активнее, чем деревце в саду.

— Таки да, — сказал Сема, — деревце. А потом поднимет заднюю ножку и на деревце — ага!

Через пять минут мы нырнули в какую-то серую «копейку», невесть откуда взявшуюся, и отправились. Босс даже не вышел из бункера проводить нас. Чего там церемонии…

Еще через десять минут я уже легко взлетала на высоченную чугунную ограду. Мягко приземлилась по ту сторону, а вслед за мной с удивительной для его возраста проворностью — кстати, а какой у него возраст? — спрыгнул Егерь.

Как оказалось, босс был абсолютно прав, когда говорил нам, что тут могут оказаться псы. Ну, так и есть. Из-за деревьев вынырнул огромный сторожевой пес, за ним еще один. Медленно приблизившись к нам, псы обнюхали сначала меня, потом Сему Моисеенко, не выказав при этом ни малейшей враждебности и не подав голоса. Лишь второй сначала глухо зарычал, обнажив мощные желтоватые клыки, но потом завилял хвостом и потерся о Сему боком, так что будь тот послабее или попросту нетверд на ногах в связи с празднованием первого вторника недели, то наверняка бы упал на землю.

Сема почесал за ухом у дружелюбно глядящего на него пса и двинулся за мной дальше, к дому.

С фасада особняк Злова имел вид абсолютно безжизненного — ни в одном из окон не горел свет, а поблескивающий в лунном свете прогал застекленной веранды на втором этаже казался угольно-черным. Зато с другой стороны три окна из пяти были ярко освещены, горел свет и в фигурной беседке, венчающей навершие особняка.

Интересно, подумала я.

Вот с неосвещенной-то стороны сам бог велел пробраться. Я вынула нож и, периодически используя его на манер альпенштока, с кошачьей ловкостью полезла по отвесной стене, используя для опоры малейшие выступы и неровности. Сема, демонстрируя недюжинную координацию движений, следовал за мной. Я добралась до веранды и зависла на одной руке, выбирая наилучшую опору для ног, чтобы затем выполнить несложную работу — открыть здоровенную, метра полтора шириной, раму.

Нет, открывать все же хлопотно, легче вырезать стекло. Если бы оно было бронебойное, тогда пришлось бы помучиться или изыскать иные пути проникнуть в дом. Привычная рука легко взрезала обжигающе-холодную поверхность, и уже через две минуты мы влезали внутрь, завершив весь несложный процесс совершенно бесшумно. Потом я аккуратно вставила фрагмент стекла обратно и закрепила его прозрачной клейкой лентой особого образца так, что простой наблюдатель и при дневном свете едва ли заметил бы, что стекло было вырезано. Сема одобрительно коснулся моего плеча.

Мы, двигаясь с предельной осторожностью, миновали веранду и вошли в длинный коридор. В конце его по левой стороне увидели неплотно прикрытую дверь, из-за которой в неосвещенный коридор выбивалась полоса яркого света и слышали голоса.

— Борис Сергеевич, — оправдывающимся тоном заикался тенорок, — честное слово, я бы рад…