Я почти готова была завести светскую беседу о предстоящей вечеринке у Алисы, как он вдруг выдал:

— Я понял… мне нужно выстирать свою любовь к бабушке и дедушке.

Я молчала, переваривая услышанное. И ждала продолжения. Я знала, что, если Егор заговорил о чём-то, его не нужно ни подгонять, ни подбадривать, ни проявлять интерес или внимание — он выскажет всё, что намерен высказать.

— Я наблюдал в прошлый раз за ними… Ведь они не знают, с какого боку ко мне подойти… они не знают, о чём со мной говорить… они только и умеют что с маленькими сюсюкать.

Егор говорил спокойным тоном, тихим голосом, и мне — как это бывало часто в разговорах с ним на серьёзные темы — показалось, что вместо парня сейчас со мной говорит кто-то другой… или он же, но повзрослевший лет на десять-пятнадцать…

— Соседи привели к бабушке и дедушке своих детей, близнецов… им, что ли четыре года… ну, чтобы куда-то там сходить. Я стал с разговаривать с Машенькой и Ванечкой, потому что мы знакомы… Стал рассказывать им фильм про барона Мюнхгаузена. А бабушка мне говорит: «не забивай им голову своими умностями, они же ещё маленькие». Но я-то понимаю, что они не маленькие… точнее, маленькие, конечно, но не глупые, они всё понимают, я же вижу, что им интересно. Ну, я бабушке и нагрубил… — Егор помолчал, видно, соображая, нужно ли рассказать, как именно он нагрубил. — Я сказал: «Бабушка, если ты сама ничего не понимаешь и не хочешь развиваться, это не значит, что все такие». Ну… она, конечно, обиделась… А дедушка потом дулся, пыхтел… И вообще, я заметил, что становлюсь плохим, когда рядом кто-то плохо поступает… бабушка разговаривала со мной очень зло и раздражённо… и я точно так же ей ответил. А я не хочу этого, я не хочу перенимать чужих плохих манер, мне потом стыдно за себя… И я теперь думаю, что нельзя так с теми, кто… кто ниже тебя по развитию. Правда же? — Он поднял на меня открытый взгляд, ждущий отклика.

— Ты прав, нельзя, — только и сказала я.

Егору этого хватило.

— Вот! Так что теперь мне нужно по-новому их научиться любить.

Я слушала.

— Раньше я их любил, потому что они мне бабушка и дедушка. А теперь надо полюбить их, как… ну, как будто они мне совсем посторонние… и хоть мы по-разному понимаем жизнь… но всё равно я должен их любить. Как всех остальных людей.

Егор снова поднял на меня взгляд: понимаю ли я, что он имеет в виду?

Я обняла его и прижала к себе:

— Ты умница… я просто не знаю, что добавить.

Я не переставала удивляться, насколько серьёзно задумался мальчишка о том, о чём мало кто из взрослых задумывается.

* * *

Вечером мы с Андреем приехали к Кирсановым за Егором. Я поднялась в квартиру. Вслед за родителями Алисы в прихожей появился Герман, за ним Сергей. Меня принялись раздевать, а Сергей уже звонил Андрею.

Проходя мимо гостиной, я заглянула в неё, там было несколько человек кроме именинницы, и Джовхар с Седой, в том числе. Все собрались вокруг Алисы, сидящей на полу с малышом на руках — она показывала ему картинки на глянцевых страницах какого-то журнала и спрашивала: а это что? Малыш внятно произносил слова: «виндсёлфел… телефон… фулболист… монитол… фелали…» — что вызывало бурю восторга у подростков.

— А это? — Следующий вопрос.

— Мыфка! — Как-то особенно радостно воскликнул ребёнок, а у меня в голове всё встало на места: ну, конечно, теперь пойдут носики-ротики, ушки-ручки и котики-собачки-коровки…

— А какую сказку про мышку ты знаешь? — Спросила братика Алиса.

Братик с особым воодушевлением — вероятно, это был показательный номер — набрал воздуха в лёгкие и выпалил:

— Мыфка юзала, юзала, кнопкой кликнула, винда глюкнула и зависла!

Народ полёг с воем и стонами. Малыш верещал громче всех и бил в ладоши — радуясь произведённому эффекту.

В просторной кухне был накрыт «взрослый» стол. За ним сидели родители Седы и Джовхвра — их я видела всего однажды, в самом начале учебного года на первом классном родительском собрании.

Они являли собой удивительно красивую и гармоничную пару: брутальная мужественность рядом с утончённой женственностью. Южный темперамент прикрыт горской сдержанностью, скромная одежда вполне городских жителей, осиянная природным достоинством облачённых в неё, словно превращается в царские ризы… Возможно, моё экзальтированное восприятие и искажало истинную картину, но я невольно любовалась ими и тогда, и теперь.

На обратном пути, в машине, Егор рассказал мне историю семьи Хамидовых.

Они переехали из Чечни несколько лет тому назад, а точнее, летом 2001 года, и поселились в доме, где живёт Алиса, в освободившейся служебной квартире. Для этого родителям Джовхара и Седы — медсестре и инженеру — пришлось устроиться на работу дворниками. После сентябрьских событий в Нью-Йорке кто-то предпринял несколько актов вандализма в отношении новых жильцов-иноземцев. Им разбивали окна, поджигали дверь и совершали всякие пакости вроде гадких националистических надписей в подъезде и разбрасывания мусора по двору. Тогда отважная Алиса собрала одноклассников и установила график наблюдения за двором и за квартирой Хамидовых. Ни классная руководительница, ни большинство родителей не смогли остаться в стороне от затеи своих детей, и каким-то образом местных террористов удалось выявить, устыдить и приструнить. С тех пор семью не обижали, а Алиса сделалась героем и в школе, и во дворе.

А уже дома Андрей добавил кое-что к рассказу Егора.

После знакомства с новой семьёй своего двоюродного брата и их соседями и приятелями Хамидовыми, Герман порекомендовал в клинику, где работал, маму близнецов, чуть позже отец нашёл себе работу по специальности. Но прежде они сдали служебную квартиру и въехали в пустовавшую квартиру Сергея Кирсанова. А потом, когда Алису перевели в платную гимназию, Сергей Егорович настоял на переводе Джовхара с Седой и первое время оплачивал их учёбу.

Я не переставала удивляться необычности людей, в круг которых попала. Напиши о таком, думала я, не поверят!..

Но почему — необычности? Почему — не поверят?… Ведь это самые обычные человеческие — человеческие} — поступки. Помочь, поддержать, поделиться тем, что имеешь — бескорыстно, из любви. Даже в животном мире существуют такие вещи, как защита слабого сильным — ну, пусть не из любви, а из безотчётных, инстинктивных побуждений целесообразности. Почему же мы, человеки прямоходящие, вооружённые технологиями и духовными знаниями, обременённые страшным кровавым опытом непрекращающейся ни на день на протяжении десятков тысяч