Ехали молча, зато ходко. Впереди Кузьма, чуть сгорбленная фигура покачивается в такт движения. Топорок, приотстав, держался сбоку. Косматый малахай глубоко надвинут на глаза, руки беспрерывно подергивают уздечку. Аскольд задрал у шапки уши, расстегнул шубейку. Морозец, обрадовавшись, пощипывал за уши, холодил тело. Пришлось опять кутаться.

К вечеру, поочередно меняя аллюр на спокойную езду, достигли небольшой заснеженной деревушки, расположенной на берегу извилистой речки, густо заросшей ивняком. Деревня встретила их громким лаем собак. Кузьма уверенно подъехал к домику, едва видному из-за низкого плетня. На пороге стоял хозяин, босиком, в одной длинной рубашке. Он тщательно всматривался в приезжих.

— Что, Шестак, не узнаешь?

— А, Кузьма! Давненько не виделись. Ну, захаживай в избу.

Путники не сразу пошли в жилище. Расседлали лошадей, насыпали им овса, укрыли шубами и попонами. Когда вошли в избу, в нос ударил густой спертый запах. Пахло всем: и сушеными грибами, и вымачиваемыми шкурами, и соленой капустой. От стоявших у входа шаек несло навозом, а от стен, увешанных пучками трав, едва различимых при слабом огне очага, веяло осенним луговым дыханьем.

После ужина хозяин постелил им у очага. Встали рано, быстро попрощались.

Деревня провожала, как и встречала, лаем собак. Он слышен был, пока не заехали в лес, который встретил их сумрачной тишиной. Между толстыми стволами деревьев вилась узкая лесная дорожка. Порой она терялась — и тогда путники ехали наугад. Сбивались все чаще и чаще. Чем дальше уходили вглубь, тем сильнее надвигалась таежная непроглядь. Тяжелые от снега еловые ветки часто преграждали дорогу. Одно неудачное движение — и горы снега обрушивались на людей. Приходилось спешиваться и, взяв коней под уздцы, пробираться сквозь дикие заросли. Наконец, почти выбившись из сил, козельцы с радостью заметили, что лес редеет, и вскоре вышли на опушку.

— Все, братцы, дальше ни шагу, — сказал Кузьма и повалился прямо на пушистое снежное ложе. От него, как от горячего чугунка, клубами шел пар.

После отдыха и обеда выяснилось, что Кузьма потерял дорогу. Решили забраться на высокий холм и оглядеться. Вершина его оказалась почти лишенной снега, выцветшая желтая трава шелестела от легкой поземки.

— Как бы не надуло, — заметил Аскольд, поглядывая на небо, по которому низко плыли рваные темные облака.

Порывы ветра были настолько сильные, что одежда не спасала от холода, который лез отовсюду, обжигая и студя тело. Снег слепил глаза, таял на лице. Ручейки сбегали за воротник, пробирясь все ниже и ниже.

— Скорее в лес! — прокричал Кузьма. — Там спасение!

Они ехали долго, но леса так и не встретили. Кузьма понял, что заблудились. Сердце тревожно забилось: оставаться посреди поля было опасно. Решили — пусть ведут кони. Топорок повязал их и дернул конец. Лошади всполошились, Аскольд отпустил головную. Кобыла, сразу же поняв, что от нее требуется, двинулась с места, но не пошла в том направлении, которым только что шли козельцы, а резко свернула влево. Вскоре отряд вошел в лес, где порывы ветра были значительно слабее.

Почувствовав себя в безопасности, козельцы остановились. И сразу же навалилась усталость. Торопливо наломав лапник, люди в изнеможении повалились на мягкую ароматную хвою.

В ожидании воеводы Филиппа князь Московский расхаживал по гриднице, нервно поглядывая на дверь. Шитый серебром бешмет был широко распахнут, обнажая волосатую грудь, которую князь беспрерывно чесал короткими толстыми пальцами. Вдоль стен в креслах и на лавках сидели бояре и дружинники — все насупленные, молчаливые. Наконец дверь распахнулась и появился воевода.

— Долго заставляешь ждать, Филипп. — Князь сел за стол, забарабанил пальцами по столу. — Татары взяли Коломну и движутся на нас. Что делать будем? — Князь посмотрел себе под ноги, словно там искал ответ.

— Воев кликать надо, народ собирать, — подумав, ответил воевода.

Князь резко выпрямился.

— Сила, сказывают, татарская немерена. В крепкой сечи пали князь Роман и воевода Еремей. Прими, Господь, их праведные души. — Князь перекрестился, глянув на иконы. — Брат мой Всеволод с малой дружиной ушел во Владимир. Може, и нам туда? — его взгляд скользил по вспотевшим лицам присутствующих.

Бояре враз зашумели. Филипп встал, поклонился князю, боярам.

— Князь, люди добры, дозвольте слово молвить. Сражаться здесь надо и достойно врага встретить. Надеюсь, не оставит нас своими милостями великий князь. От Москвы прямая дорога на Владимир открывается.

Бояре поддержали воеводу. Князь поднялся, обвел всех твердым взглядом. Ударил ладонью по столу.

— Быть посему. Кликайте народ!

И понесся, запел, поднимая над встрепенувшейся землей черные стаи воронья, колокольный звон…

Высокое резное крыльцо княжеского терема было пусто. Внизу бушевало людское море. Но вот вышел князь, за ним знатные бояре. Поднял владыка руку, подождал, пока успокоится растревоженная толпа.

— Люди добрые! — Князь поперхнулся, прокашлялся. — Грозные испытания выпадают на нашу долю. Злой ворог идет на град наш. Велите с поклоном идти или биться будем?

— Биться будем! — громыхнули в один голос горожане.

— Хорошо! Быть по-вашему! Но кто пойдет передовым полком?

Десятки добровольцев рванулись из толпы.

Выехали затемно. Вел отряд боярин Василий Гребенка.

— Коли чего, в бой не ввязывайся. Надо узнать, куда движет орда, — напутствовал его князь.

— Знамо дело! — Гребенка посильнее надвинул лепестковый шлем на глаза. Его тихий спокойный голос внушал уверенность. Махнул огромной рукавицей и взял с места в карьер.

Шли без остановки до тех пор, пока скупые холодные лучи восходящего зимнего солнца не возвестили о начале нового дня. По знаку боярина все остановились.

— Глеб, — обратился он к сотскому, — возьми десяток человек и ступай до Дидского урочища. А ты, Акинф, тоже бери людей и ступай до Сычьего камня, это ближе.

Когда отряды умчались, Гребенка спешился, обошел, поглаживая, коня и отстегнул от седла суму с овсом. Начал кормить коня. Остальные последовали его примеру. Кто-то не поленился, надрал в ближайшей рощице коры, другие принесли сучьев. Прямо у дороги разложили небольшой костер. Стягивая теплые рукавицы из собачьей шерсти, доставали из мешков припасы, угощали друг друга.

Первым вернулся сотский Глеб:

— Ничего.

«Наверное, пронесет», — мелькнуло у многих. И словно наперекор этим спокойным мыслям, послышался быстрый топот копыт.

— Там! — не успев приблизиться, завопил всадник, показывая в сторону, откуда вернулся… По его дико расширенным глазам все поняли: враг близко, совсем рядом. Вмиг вскочили на коней, рысью двинули вперед. Торопливо шедший отряд не заметил, как с соседнего холма за ними следят трое всадников. Один из них был молод, глаза его горели желанием битвы, и весь его облик выражал стремление оказаться с теми, кто шел сейчас на врага. Это почувствовал второй.