книги Пыжикова «Взлет над пропастью» – министр финансов Коковцов, сменивший Витте, он у Пыжикова называется «представителем интеллектуальной модернизационной элиты». Но в двенадцатитомной «Истории СССР», под редакцией члена ЦК КПСС Б. Н. Пономарева, Коковцов представлен не более чем усердным бюрократом, находившимся в зависимости от зарубежных банкиров. Не предлагаю выбирать между Пономаревым и Пыжиковым, но опровергает ли Пыжиков тезис советских коллег о колониальной зависимости страны? Оперирует он процентами зависимости, по его мнению, незначительными, однако советские авторы, тот же Сидоров, а также Дякин (на него и Пыжиков и Спицын ссылаются), и ещё Маевский (на него ссылок я не нашел), установили, что при каких угодно процентах иностранные партнеры продолжали занимать главенствующее и даже командное положение в российских финансах и российской промышленности. Так ли это? Без ответа на такой вопрос трудно говорить о взлете.

Согласно Пыжикову, у начал осторожно-органического прогресса стоял Бунге, тот самый министр финансов при Александре III, что обнадежил крестьян обещанием выкупа земли к 1931 году, и как раз к тому времени большевики землю обобществили, и опять не осуществились ожидания крестьян, которые стали колхозниками.

А кому следовали передовые дореволюционные бюрократы? Пыжиков сообщает, что «просвещенная, модернизирующая царская бюрократия» питалась идеями немецкой исторической школы, адепты которой «резко и последовательно критиковали Маркса, чьи взгляды вдохновляли на насильственные действия», а у исторических историков «в отличие от марксизма, речь шла о гармоничном сочетании частной инициативы и потребностей общества, то есть акцент делался на социальной стороне экономического развития»[110].

Прошу прощения, но в этом пункте Александр Владимирович мне напоминает Александра Николаевича, то есть Яковлева, который винил Маркса в разрушении России. Но не стану отвлекаться, приведу, что удалось прочесть в одном из томов трехтомной «Истории русской экономической мысли». Трехтомник вышел во времена брежневские и, возможно, авторы – из тех, кого Пыжиков называет «брежневской челядью», чего не знаю – не знаю, но читаю сказанное авторами трехтомника: «Широкое распространение в России получила так называемая [немецкая] историческая школа вульгарной политической экономии… Истинное назначение её состояло в том, чтобы оправдывать капиталистическую эксплуатацию…»[111] Так что же, сочетание или эксплуатация?

Из тех, кого Пыжиков называет «интеллектуальной модернизационной элитой», у меня есть некоторое представление о Ковалевском и о Тимашеве, известных социологах. О Ковалевском я читал у Сказкина. Чехов дружил с Ковалевским, называл его живым, интересным, большим человеком. Важно свидетельство Ковалевского «об отношении [Чехова] к русской действительности»: «Предстоящая рубка “Вишневого сада” его не беспокоила… Он желал видеть Россию свободной, чуждой всякой национальной вражды, а крестьянство – уравненным в правах с прочими сословиями… он сознательно стремился к лучшему будущему и ждал его близкого наступления». Ковалевский, как следует из его книги, написанной им по-английски и опубликованной в Америке, тоже был устремлен к лучшему будущему, однако предупреждал: надо учитывать, насколько нескоро дела делаются в России, и не предвидел скорого наступления перемен. Россия, по его мнению, нуждалась в дальнейшем развитии местного самоуправления, намеченного реформами Александра II, а бюрократия, многолетняя и многослойная, не поддающаяся модернизации, препятствовала дальнейшему движению, «стремясь сохранить свою власть и удержать Россию от дальнейшего развития»[112].

Тимашев был представлен на нашей выставке в Колледже Нассау, о нем я соответственно начитался, он упрекал Ковалевского за эволюционизм. Тогда, как и теперь, далеко не все, отрицавшие эволюционизм, имели (имеют) надежное и непредвзятое представление об эволюционизме, будь даже это такой авторитет, как Тимашев. Он же вообще отрицал единый принцип развития, а раз нет единого принципа, то, на мой взгляд, никакого принципа нет, есть поиск «пятого угла» – уход от проблемы. Тимашев, мне кажется, социалист-книжник, бездна бесплодной учености, чеховская «Скучная история»: изобилие знаний и ответ «Не знаю» на запросы жизни.

Кому же верить? Называемое постсоветскими историками «просвещенной бюрократией» у советских историков называлось «сращиванием банков с государственным аппаратом». Выбирать между просвещенной бюрократией и сращиванием банков не предлагаю, но надо бы рассмотреть подробнее это сращивание, что мне сделать не под силу. Знаю лишь, что уроки исторической школы, у которой учились прогрессивные бюрократы, советские историки называли ложью и лицемерием в интересах финансистов. Постсоветские историки предпочитают говорить об «интересах страны», но разве в стране у всех одни и те же интересы? Дякин в 1957-м году формулировал так: «Вынужденный, с одной стороны, делать шаги в сторону превращения в буржуазную монархию, а с другой – стремящийся сохранить в первую очередь классовые интересы помещиков, царизм лавировал между обоими эксплуататорскими классами». Тогда же у Маевского было указано, что зависимость российской промышленности от иностранного капитала составляла свыше шестидесяти процентов. Процент завышен? Но Маевский проверил статистику и убедился: «В экономических отношениях России с союзниками проглядывали явные отношения неравенства, отношения господства и подчинения».

Учитывая результат взаимодействия различных сил, то есть потрясений 17-го года, всё-таки хотелось бы уточнить, о чем идет речь. В советское время говорилось про «оправдание капиталистической эксплуатации», а в постсоветскую пору говорят о «гармоничном сочетании». Получается, советские историки находили эксплуатацию там, где постсоветские нашли сочетание. А все-таки каков вышел результат? В семнадцатом году модернизирующая царская бюрократия, совершавшая взлет над пропастью, приземлилась на другом берегу, а все остальные остались в пропасти, откуда их большевики вытаскивали – как могли, если сказать словами из песни о победе в Отечественной Войне.

Сейчас доказывают, что к 1913 году мы превзошли всех и могли бы победить в Первой Мировой войне. Полагаются на французского статистика Эдмона Тери. Почему не полагаться? Но Терри, полагаясь на Коковцова, составлял обзор России с целью уговорить свое правительство не заставлять российского министра кредиты выпрашивать, а видеть в русских надежных должников-союзников. Уговаривал ради того, чтобы Россия, боже упаси, не прекратила воевать – в интересах монополий. Эти интересы, среди прочего, при избытке чугуна и высоком уровне сталелитейного производства, выражались в ружьях без пуль и оставляли солдат без сапог. Вывод советских историков: монополии довели страну до катастрофического состояния. Неправда? Допустим, не вся правда. Что ж, добавьте и доскажите ради полноты истинной картины.

У нас ко множеству фактов доступа не было, а теперь, при обилии фактов, появились возможности восстановить прошлое, дописывая историю – не переписывая. Прежняя односторонность основана на фактах, далеко не всех фактах, тем не менее, фактах, добавим ещё, сколько сможем, фактов, сложим всё вместе. А то у современных экспертов слишком заметно желание, о котором некогда говорил Джон Стюарт Милль: «Подхватить с пол идеи и скорее бежать на улицу, чтобы там доставить ей торжество».

По словам из аннотации к «Российской Истории» Спицына, появилось немало искателей успеха у постсоветской