Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По ее спине пробежала дрожь. Склоняясь над столом, Нелл постаралась отбросить все тревожные мысли в сторону. В следующее мгновение она сделала еще один карамболь и закатила шар в лузу, заставив хозяина дома застонать от огорчения.
Боже всемилостивый! Может, он действительно думал, что непременно выиграет? Эта мысль заставила ее улыбнуться. Она его предупреждала.
Разговор о семье напомнил ей о давнем, так и не высказанном желании.
— Я хочу увидеть свою сестру.
— Я заезжал к ней сегодня днем, — помедлив, ответил Саймон, задумчиво глядя на кончик своего кия, — но ее не оказалось дома. Я оставил ей письмо.
— Значит, теперь она знает о моем существовании.
— Полагаю, да.
Тяжелым вздохом заглушая внезапную дурноту, Нелл спросила:
— Как вы думаете, она захочет меня видеть?
Их взгляды встретились. Саймон смотрел на нее спокойно и открыто.
— Она еще тебя не видела, но как только увидит, ее мнение о моем сообщении изменится.
— А может, она не получила ваше письмо?
Нелл не могла поверить, что Кэтрин даже не любопытно взглянуть на ту, о которой Саймон говорил как о ее давно пропавшей сестре.
— Кому вы оставили письмо? Его мог кто‑нибудь взять? Ну, чтобы защитить ее… Если ее опекун считает меня мошенницей…
Губы Саймона искривила усмешка, говорившая о том, что такое вполне возможно.
— Если это так, то наверняка уже не в первый раз. Вы ведь пытались писать отцу?
Кий выскользнул из рук Нелл и ударился об пол, прежде чем она успела его подхватить.
— Так это Гримстон получал письма, адресованные Рашдену?
Саймон молча кивнул.
— Вот оно что. — Нелл облизнула пересохшие от волнения губы. — Гримстон. — Ей было крайне неприятно произносить это имя, оно было на вкус словно прокисшее молоко. — Теперь я знаю, кому должны были предназначаться мои пули. Это он злодей?
— Он очень любит деньги, — пожал плечами Саймон. — А у вашей сестры они есть и в очень большом количестве. Я думаю, он лелеет планы женитьбы на ней, и в этом случае вторая наследница ему не нужна, ты меня понимаешь? Вопрос в том, знает ли сама Кэтрин о его намерениях. Тут я ничего не могу сказать.
— Может, кто‑то должен рассказать ей обо мне?
— Китти не любит, когда ей дают советы.
— Я могла бы лично встретиться с ней.
— Разумеется, — криво усмехнулся Саймон, — только имей в виду, семья — это не всегда то, что ты понимаешь под этим словом. К тому же вы с ней росли и воспитывались в очень разных… условиях. Кэтрин Обен во всем удивительно похожа на своего отца.
Нелл стало не по себе.
— Неужели покойный Рашден был настолько ужасен?
— Наверное, Китти так не кажется.
— А вам?
— Со мной все было по‑другому. Но теперь это уже не важно. Слишком скучная тема для сегодняшнего прекрасного вечера.
— Ладно, не будем говорить об этом, если вы не хотите, — согласилась Нелл. — Признаться, мне все же любопытно было бы узнать о ваших отношениях с покойным Рашденом. — Она смущенно покашляла и добавила: — Понимаете, я выросла в полной уверенности в том, что мой отец — фермер из Лестершира. Впрочем, наверное, расспрашивать о графе Рашдене лучше не вас, а кого‑нибудь другого.
— Ну, мне будет очень непросто говорить о нем, придерживаясь приличий, — сказал Саймон. Положив кий на угол стола, он повернулся к застекленному буфету со спиртным. Добавив в бокалы виски, Саймон протянул один из них Нелл. Та с благодарностью взяла его.
Опершись о край стола, они отпивали виски маленькими глотками и смотрели на огонь в камине. Запах дыма от горящих в нем поленьев смешивался с ароматом напитка. Оба молчали, и это молчание вовсе не было тягостным. Нелл уже почти забыла о своем вопросе, когда Саймон вдруг сказал:
— Он был весьма эрудированным человеком, любил внешние атрибуты своего высокого социального положения. Для него много значили ритуалы, традиции. Ему были присущи мужественность, честь, отвага. Из него получился бы отличный генерал армии. Он бы не только отдавал приказы, но и лично ездил бы на передний край, не боясь быть раненым или убитым. Полагаю, свое бесстрашие вы унаследовали именно от него.
Этот комплимент испугал Нелл.
— Спасибо, — пробормотала она, глядя на малахитовую каминную полку.
— Разумеется, ваше бесстрашие отличается от его бесстрашия. Старый Рашден был, что называется, несгибаемым, непреклонным, — медленно проговорил Саймон, слегка нахмурив брови. — Он всегда настаивал на своем и терпеть не мог возражений.
Нелл внезапно увидела, что Саймон гораздо добрее, чем она представляла. Она поднесла бокал к губам, но пить не стала.
Ей нравился этот человек.
Эта мысль настолько поразила Нелл, что она тут же сделала большой глоток виски. До этого дня Сент‑Мор вызывал в ней разные чувства — интерес, благодарность, восхищение. Сегодняшнее открытие нарушило баланс и пробудило в ней горячее влечение.
— Он очень боялся, что его сочтут… слабым, — продолжал Саймон. — Не знаю почему, но в этом была его главная проблема. Именно поэтому он видел проявления слабости повсюду, в самых невероятных вещах, в самых невинных наклонностях. — Саймон бросил на Нелл многозначительный взгляд. — Чувство прекрасного, интерес к искусству, музыке — все это тоже было, по его мнению, слабостью.
— Порой я слышу, как вы играете на рояле, — кивнула Нелл.
Рядом с бальным залом находилась небольшая комната, где хранились многие музыкальные инструменты. Там стоял и черный блестящий рояль. Во время урока танцев она слышала иногда, как Сент‑Мор играл на нем в соседней комнате.
— Да, я умею играть на рояле, — ответил он. — Моей первой учительницей музыки была твоя мать. Она была талантливой пианисткой.
— Да? Вы играете действительно хорошо.
— Спасибо, — слабо улыбнулся Саймон.
— Я серьезно, вы играете… прекрасно! Несколько дней назад, вечером, я слышала, как вы играли такую печальную пьесу, что мне даже захотелось плакать.
В тот вечер, слушая музыку, она вспомнила мать, и ее сердце снова сжалось от боли.
— Она то поднимала меня ввысь, то погружала в пропасть, и все вместе было похоже на страдания разбитого сердца.
Как только эти слова были сказаны, Нелл тут же пожалела об этом. Снова эти трескучие слова — разбитое сердце.
Саймон ничего не сказал в ответ. Он так долго молчал, что Нелл решила, что разговор на эту тему закончен. Их взгляды встретились, и она по каким‑то необъяснимым причинам не могла отвести глаза в сторону.
— Вы все правильно поняли, — сказал он наконец. — Когда я писал эту музыку, мое сердце и впрямь было разбито.