Сказано – сделано. Томилин закружился по извилистым коридорам приказной палаты, Анна еле поспевала за ним. Наконец, пригнувши голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, нырнул в небольшое, плохо освещенное помещение, в котором хозяйничал Соломатин. Дьяк оказался маленьким, согнувшимся от тяжести годов стариком неизвестного возраста. Единственной примечательностью его сморщенного личика были три огромные бородавки, которые к тому же удачно расположились на самых видных местах: одна на лбу, вторая – в аккурат посередине носа и третья – на подбородке. Кроме того, судя по всему, старикашка находился в самом боевом настроении. Стоило ему завидеть Томилина с заморской боярыней, уже издали повернулся спиной и с занятым видом начал изучать нечто одному ему ведомое на полках. Томилин робко покряхтел, никакой реакции, потом прокашлялся и, наконец, все-таки решился потревожить напустившего на себя занятый вид дьяка.

– С делом к вам пришли, Порфирий Афанасьевич. Великой княгини боярыня Анна желает с вами переговорить, – проговорил это разом, одним духом, развернулся и был таков, оставив Анну один на один с грозой Приказной избы.

Соломатин окинул подозрительную боярыню изучающим взглядом и враждебно проворчал:

– Что, боярыня, учить нас пришли? Как будто первые дельцы государства нашего дела не знают. Всяк со своим норовом да законом, и все на чужой лад нас переучивать. Да только сами-то дела не знаете, только каркаете, что, мол, в ваших царствах-государствах так не делается.

– Я не учить пришла, а совета попросить, – смиренно склонила голову Анна, поняв, что по-иному старикашку уломать не получится.

– Ну спрашивай, раз пришла, – сменил гнев на милость Соломатин.

– Вы боярина Прокопа Холмогорова единственный помните, другие дьяки молоды, вот и хочу вас попросить побольше про него рассказать, – и добавила просительным тоном, – дело очень важное, от него судьба государства нашего зависеть может.

– Как не знать, знаю. Недавно только и отрока его похоронили, да только, прости меня Господи, что отец вертопрахом был, что сыночек.

– Странно это все, – вслух поделилась Анна, – а вот Думный дьяк наш Федор Курицын и его верный человек Андрей Дорогомилов о нем как о большом ума человеке отзываются.

– Большого ума человеке! – передразнил ее Соломатин. – Я Прошку чуть не с младенчества знаю. Хитрости ему было никогда не занимать. Да только к наукам он никогда способным не был. Да и князь великий жалует бояр, окольничьих и думных дворян не по разуму, а по породе великой, а грамоте многие из них не учены, кому как ни вам знать-то, боярыня. Много ли вы ратных людей к наукам вкус имеющих видели? Так и Прошку еле писать-читать научили, и то батюшка его, окольничий Холмогоров, самых лучших дьяков отроку присылал, даже на три года в Вознесенский монастырь отослал, и все зря. Потом ко мне его пристроил. Я уже тогда в постельном приказе служил. Понаблюдал я за отроком, да поставил к подъячим белье пересчитывать, на большее он годен не был. Прошка-то и заскучал, попросился к воеводе Бельскому. Да только какой из него воин! Такие служилые только и готовы по кабакам гулять да за красными девицами волочиться. А как в бой, так только и смотрят, где бы за кустом спрятаться и в долине пересидеть, а потом со всеми в стан возвращаются, мол, воевали мы, воевали, – издевательски пропел дьяк, – про таких вояк говорится, что они часами молятся, мол, дай Бог, великому государю служить, а саблю из ножен не вынимать. Бельский не знал, как от такого вояки избавиться и с отцом, ближним окольничим Василия Темного, не поссориться. Придумал его в Псков к тамошнему воеводе послать. Да только Псков Прокопа то и сменил, да так, что не узнать. Раньше бывало с постоялого двора не вытащишь да от потаскух не оторвешь, а тут грамоты славные стал писать, порядок в делах почище любого думного дьяка навел. Поэтому и стали его после Пскова выделять, Курицын в Москву вызвал и к себе взял.

– Получается, что он после псковского сидения враз переменился. Как тогда его успехи объяснить? – продолжила рассуждать вслух Анна. – Не мог же он другим человеком стать?

Соломатин загадочно захихикал.

– Зачем другим человеком становится, когда другого человека завсегда найти можно. Теперь идите боярыня, мне дело делать надобно, а разговоры пустые вести не сподручно мне более.

С этими словами старикашка развернулся и поковылял к своему столу. Привычными жестами наточил перо, пододвинул мешочек с песком и с удивительной ловкостью застрочил в огромной книге. Анна подождала немножко, надеясь, что ей удастся еще немного поговорить со стариком. Время проходило, но дьяк не отрывался от работы, словно не замечая ее присутствия. Поняв, что оставаться больше не имеет смысла, боярыня отправилась восвояси.

Возвратившись в собственные палаты, присела за стол. Развернула один за другим принесенные из приказной избы свитки и разложила в хронологическом порядке. Положила рядом присланные с посыльным три огромные дворовые книги, но раскрывать не стала. Свитки были донесениями Прокопа Холмогорова из Пскова. Вчиталась внимательно в текст. Судя по всему, Прокоп на самом деле был человеком толковым и дело свое знал. Во всяком случае текст посланий был грамотным, по всему было видно, что человек их написавший обладал тонким умом и редкой для своего времени начитанностью, а почерком она даже залюбовалась. Нет, Соломатин безусловно ошибался или намеренно врал, возможно, из зависти. Но как ни отмахивалась, в голове крутилось без остановки: "Зачем другим человеком становиться, когда другого человека завсегда найти можно". На что намекал Соломатин? Вздохнув, раскрыла все-таки дворовые книги. Наконец, нашла то, что искала, замерла в недоумении. Внизу под кое-как накарябанным списком белья, полагавшегося боярину Шеину, корявой неумелой рукой была выведено: Прокоп Холмогоров писал. Схватила один из ранее просмотренных свитков, сравнила с надписью в дворовой книге, изумленно подняла брови. Конечно, с возрастом почерк менялся, но не до такой степени! Вспомнила слова Никитина о Мельникове, мнению опытного купца следовало доверять.

Странная идея промелькнула в голове. Следом неожиданно перед глазами встала картина, в которой явно было что-то не то. Она сначало было отмахнулась как от ненужной мухи, но внезапно нахмурилась и задумалась. Это могло быть полной глупостью, но следовало проверить. Не откладывая дела в долгий ящик, вернулась в архив приказной палаты. Теперь к ней приставили трех дьяков. Не задавая вопросов, расторопные служители приносили длинные свитки, раскладывали пухлые тома, а то и сами выискивали нужные сведения. Так она провела почти весь остаток дня и только под вечер возвратилась в свои палаты. Здесь Василиса буквально силком накормила свою госпожу. От пищи Анну разморило, и она еле добралась до постели. Снов она не видела, одна идея прочно засела в голове. Был у Прокопа Холмогорова секрет, и Анна теперь его знала.

На следующий день с утра пораньше отправилась в сопровождении Андрея Дорогомилова в подвалы Московского Кремля, где содержались самые важные преступники. Она уже слышала, что людям Курицына удалось перехватить двух посланников литовского князя. Проблема в том, что эти люди оказались простыми курьерами и никакими важными сведениями не владели. Единственное, что указали, это постоялый двор, на котором происходили встречи. И принадлежал он известному Анне Гавриле Крюку. "Вот ниточка и потянулась," – подумала она и отправилась на постоялый двор. Гаврила на этот раз большой разговорчивостью не отличался. Поделилась с Дорогомиловым. Тот подтвердил, что заинтересовались они постоялым двором Крюка недавно. Но каждый день открывал все новые и новые подробности. Оказалось, что наемные убийцы, напавшие на Анну, были наняты именно в этой корчме. Кроме того, было подозрение, что Гаврила промышляет продажей краденого. Но пока решено было оставить Крюка в покое. Главное было не спугнуть более крупных птиц. Терпения людям Федора Курицына было не занимать. В душе же Анны все больше и больше крепла уверенность, что на этот раз она не ошибается. С самой первой встречи она поняла, что с этим человеком было что-то не так. Сначала так и не поняла в чем дело