Шаманка серьезно кивнула.

– Ну а если вдруг появится милиция… Неужели мы производим впечатление грабителей? Ну какая из Кати домушница?! Да и вы… Молодой, талантливый журналист пришел на место уже свершившегося преступления в столь неподходящий момент только потому, что хотел проникнуться… Чем проникнуться? Конечно же, атмосферой ужаса, впитавшейся в стены старого дома. В конце концов, переночуем в каталажке. Нам не привыкать. Утром все равно выпустят. Смелее нужно быть, молодой человек. Смелость, как известно, города берет.

– Вы – авантюрист! – сдаваясь, сказал Павел.

– На том стоим, – самодовольно произнес Бурышкин.

Несмотря на то, что было далеко за полночь, транспорта на улицах Москвы стало не намного меньше, чем днем.

– Давно хотела спросить: куда это они все едут?

– Кто куда, Катя… Кто куда…

– Веселиться, в большинстве, – ввернул Павел.

– На свадьбы?

– На собачьи свадьбы, – фыркнул Бурышкин.

– Я смотрю: едут, едут… будто вода течет. Каждая машинка, как капля…

– Поэтическая метафора, – заметил Павел.

– Катя мыслит весьма образно, – заявил Никифор Митрофанович.

Подошло такси. Они сели, Павел назвал адрес, и машина покатила. Доехали без разговоров. Остановились поодаль нужного дома.

– Вон тот подъезд, – показал Павел.

Они вышли из машины и направились в нужную сторону. Такси тотчас уехало. Вокруг господствовал мрак. Несколько освещенных окошек в окрестных домах только усиливали ощущение заброшенности и пустоты. Казалось, они очутились в каком-то глухом провинциальном городишке. А ведь совсем рядом пенилась сладкая, беззаботная жизнь. Мчались мимо сверкающих витрин роскошные «тачки», зазывно сверкали вывески ночных заведений, махали крылышками, то бишь ручками, панельные «бабочки».

– Н-да, – уныло произнес Никифор, которому тоже передалось общее настроение, – восемнадцатый век.

– Сидели бы лучше дома, – сказал Павел. – В тепле и уюте…

– Дома много не высидишь, – отозвался предводитель. – Нечисть обложила со всех сторон, можно сказать, глумится, а мы головы в песок прячем. Ты, Катя, как считаешь, стоит сражаться или наше дело изначально проиграно?

– А мне что, – сказала шаманка. – Я драться привыкла. Всегда готова.

– Пионер – всем ребятам пример! – шутливо провозгласил Бурышкин. – Берите на вооружение, молодой человек.

– Дети природы вообще не знают сомнений, – отозвался Павел. – Это давным-давно известно. А я – мальчик городской, изнеженный, весь сотканный из противоречий…

– Жалеете, что поехали с нами? Для вас, между прочим, стараемся.

– Весьма ценю. И все же лучше бы я остался дома. Спал бы сейчас…

Они подошли к подъездной двери. Бурышкин легонько дернул за ручку. Дверь, конечно же, оказалась заперта. Старый уголовник достал маленький фонарик и осветил замочную скважину.

– Ничего сложного, – сообщил он. – Минутное дело.

– А если изнутри еще и засов? – спросил Павел.

– И это не беда. Конечно, придется подольше провозиться…

Он достал из барсетки связку ключей. Свои манипуляции Бурышкин производил неторопливо и совершенно бесшумно.

Профессионально работает, отметил про себя Павел и неожиданно успокоился.

Замок едва слышно щелкнул, и они, крадучись, вошли в подъезд. В каморке консьержки горел лишь ночник. Троица на цыпочках проследовала мимо и стала подниматься по лестнице. И Никифор, и Катя были людьми довольно грузными, но двигались проворно и совсем беззвучно. Павел тоже старался изо всех сил. Ему казалось: кожа штанов и куртки громко скрипит, и вот-вот раздастся сигнал тревоги.

Миновав три лестничных марша, компания остановилась, чтобы перевести дух.

– На каком этаже? – спросил Бурышкин.

– Седьмой, – отозвался Павел.

Бурышкин вздохнул и сплюнул:

– Топать еще и топать, – недовольно произнес он, – а у меня сердце пошаливает… и грыжа. Ладно, пошли…

Сейчас перед Павлом был совершенно другой человек. Исчезло позерство и фанаберия. Старик словно подтянулся, стал еще выше.

Перед знакомой дверью они остановились.

– Печатей почему-то нет, – шепотом заметил Бурышкин. – Может, там уже живут?

– Я же рассказывал: в прошлый раз мы вошли туда… ну с этими… Они, наверное, и сорвали печати.

Никифор вновь осветил замочные скважины, тут их было две.

– А вдруг все же живут? – с сомнением произнес он и нажал кнопку звонка. Где-то в глубинах квартиры еле слышно раздалось мелодичное пиликанье.

– Угадай мелодию, – прокомментировал Бурышкин.

– Кажется, Моцарт, – сообщил Павел.

– А теперь? – Он вновь надавил на кнопку.

– Beatles «Yesterday».

– Разбираешься, – одобрительно произнес Никифор. Потом прислушался. – Кажется, никого. – Он вновь извлек связку. – Тут, конечно, замочек похитрее будет, но тоже ничего особенного.

На открытие двери потребовалось десять минут. Квартира встретила их напряженной тишиной и затхловатым запашком гнили.

– Не живет никто, – уверенно произнес Бурышкин. – Чуете, воняет. Катя, есть тут нежить?

– Пусто, – равнодушно заметила шаманка.

– Ну и отлично. – Бурышкин, посветив по стенам, нашел выключатель и зажег бра в прихожей. – Богато, – оглядевшись, произнес он.

– Свет могут с улицы увидеть, – тревожно заметил Павел.

– Да кто? Все вокруг без задних ног дрыхнут. Давайте сначала оглядимся. – Он прошел на кухню и тоже зажег свет. Открыл дверцу холодильника.

– Ага, вот она, пресловутая текила. – Никифор достал полупустую бутылку. – И червяк плавает. Все как полагается. – Он отвернул пробку, понюхал… – Запах вполне нормальный. Будешь?

Павел отрицательно замотал головой.

– И я не буду. Сначала дело… Идем дальше. Где произошло преступление? Ага, конечно же, в спальне. – Бурышкин с интересом осмотрелся. Особенно его заинтересовала кровать. Он одобрительно цокал языком, оценивая ее размеры, массивность и качество отделки.

– Так-так; значит, здесь он ее и зарезал. Очень мило. Вот и многочисленные следы засохшей крови. И на этом самом ложе вы предавались любви с покойницей?

– Не уверен: предавался или нет, но спал на нем, это точно, – смущенно ответил Павел.

– Что, Катя, может, попробуешь?

– А кого звать будем?

– Этих, которые вместе с ним приходили.

Шаманка задумалась.

– А если я с ними не справлюсь? – наконец неуверенно произнесла она.