Люк посмотрел на оставшегося юношу. Один, он имел еще более глупый вид в своей ужасной ночной рубашке, с узким, вымазанным клоунской краской лицом.

– Мои друзья, – взмолился Люк. – Они погибли. Их убили. Вы должны позвонить в полицию. Немедленно. Слышите?

Склонив голову набок, юноша скривил лицо в комичную гримасу. Затем, подражая более высокому товарищу, насмешливо произнес низким голосом:

– Вы должны понимать, что здесь нет полиции. Нет врачей. Ничего такого нет на многие километры вокруг. Радуйтесь, что живы. Вы – счастливчик, мой друг. У нас нет телефона. Но кое-кто ушел за помощью, и она скоро прибудет.

Люк в недоумении таращился из своего смердящего ящика.

– Я не…

Фигура в ночной рубашке выпятила грудь вперед.

– С вами все будет хорошо. Успокойтесь.

Потом юноша развернулся, подхватил CD-плеер и вышел за своими товарищами.

Вслед за глухим щелчком тяжелого ключа в старом железном замке раздался тяжелый топот трех пар ног по какому-то полому деревянному пространству или находящемуся за стеной коридору. Еще долгое время после их ухода Люк в немом шоке смотрел на запертую дверь.

50

Щелчок большого ключа в старом дверном замке вывел Люка из прострации.

Он вскочил слишком быстро и упал на шкаф. Деревянная кружка стукнула об пол, кувшин покачнулся, расплескав остатки содержимого по поверхности шкафа. Отпирающий дверь заторопился.

Прежде чем Люк успел выпрямиться, он заметил маленькую пожилую женщину в длинном платье, быстро устремившуюся к нему. Из-под длинного черного платья, скрывавшего тело до самого морщинистого подбородка, раздавался громкий стук маленьких ног. Этот стук болью отозвался в его голове.

Легким прикосновением маленьких ручек она вернула его в постель. Он сел, жмурясь от вибрирующих волн боли, накатывавших из середины головы и разбивавшихся о тыльную сторону его глаз. Показалось, что его вот-вот стошнит. Перед глазами все распалось на серебристые точки, шея онемела. Его вырвало. Сильный спазм в животе вызвал струю грязной жидкости изо рта. Пожилая женщина что-то пробормотала по-шведски.

Самыми отдаленными уголками отравленных желчью чувств он определил присутствие в комнате еще одной фигуры. Когда она заговорила на языке, больше напомнившем Люку норвежский, чем шведский, он узнал голос юноши, на котором раньше была маска барана.

Тошнота отступила, и стены комнаты замерли на месте. Люк снова посмотрел на старуху. Ее лицо ничего не выражало, только маленькие черные глазки поблескивали из глазниц, таких старых, что кожа в них напоминала скорлупу грецкого ореха. Что-то было в этих глазах странное и сильное, отчего он не мог в них долго смотреть.

Ее губы были втянуты в рот. Нижняя челюсть испещрена глубокими морщинами и покрыта волосами. Яркие белые волосы на крошечной головке были очень густые, но короткие. И, похоже, она подстригала себя сама, с помощью ножа и вилки.

От ее вида ему захотелось расхохотаться, но странность женщины вызвала давящее чувство тревоги. Ее кожа была серой и местами желтоватой, как у заядлого курильщика. Ростом она была не больше четырех футов и издали напоминала ребенка в своем закрытом, похожем на домотканое платье. Еще одна деталь усилила дискомфорт: поверх черного платья на ней был надет длинный, до пола фартук, некогда белый, а теперь покрытый какими-то бурыми разводами.

– Я не подойду к тебе, если будешь блевать, – ухмыляясь, сказал юноша из-за спины старухи. Детское кружевное платье исчезло с его тощего тела. Вместо него на нем была футболка, украшенная логотипом группы «Горгорот» и фотографией музыкантов, чьи лица были обезображены черным, белым и красным гримом. Потрескавшаяся белая краска на лице юноши заканчивалась под подбородком. Горло было чистым, но все равно очень бледным и худым, а выпирающий кадык делал его особенно угловатым. В женственных руках он держал поднос.

– Никто из нас не умеет готовить. Мы только жжем воду! А вот она умеет. Так что если хочешь, тушенка будет хоть каждый день.

Люк не был уверен, улыбнуться ему или сказать спасибо. Он не знал, ни почему он здесь, ни кто эти люди. И ничего не ответил.

На деревянной тарелке лежали темные овощи, политые густым коричневым соусом.

– У нас есть выпивка. Мы делаем ее сами, так что она очень крепкая. Называется… э… Самогон. Самогон! Но тебя, наверное, тут же вырвет, если выпьешь. Поэтому тебе вода.

Поднос опустился на кровать. Люк взглянул на татуированные руки юноши. Вокруг опоясывающих их рун вились черные стебли. На внутренней стороне одного предплечья был изображен молот Тора. Тонкую руку изуродовало плохо нарисованное перевернутое распятие. Из-под патронташа торчал длинный нож. Рукоятка была сделана из темной кости. Лезвие блестело на фоне тусклой кожи брюк. От вида ножа во рту у Люка пересохло.

– Пожалуйста, – сказал он. – Меня зовут Люк. Я ранен. Пожалуйста, мне нужно… чтобы вы вызвали помощь.

Юноша сделал шаг назад.

– Люк, да? А я Фенрис. – Он гордо улыбнулся. – Знаешь, что это значит?

Люк тупо уставился на него.

– Это значит Волк! – Юноша говорил с сильным акцентом. – Ха! Потому что мне, знаешь ли, очень нравятся волки. Как многие уже поняли. А другого парня зовут Локи. Знаешь, что это значит?

Не дождавшись ответа от остолбеневшего Люка, он сказал:

– Дьявол. Потому что, позволь мне тебе сказать, мой друг, он им и является. А девушка с большими сиськами – только не говори ей, что я так сказал, – Суртр. Красивое имя для демона? Это значит Огонь. Ее имя тоже вполне ей подходит. Понимаешь меня?

– Да. – Люк не хотел слышать больше ни одного слова от этой загадочной и крайне идиотской фигуры.

Старуха продолжала таращиться на него, и это нервировало, хотя он по-прежнему старался не смотреть в ее почти неразличимые на сморщенном личике глаза. Она не улыбалась. Ему показалось, что она никогда не улыбается.

– Так откуда ты, Люк?

– Лондон. Англия, – сказал он на автомате.

– А, Лондон, – повторил Фенрис, делая ударение на втором слоге и произнося не «дон», а «дун», как часто делают те, для кого английский является вторым языком. – Думаю, однажды мы там сыграем. Может, в Камден Андеуорлд. Я никогда не был в Лондоне, а вот Локи был.

Лицо Люка словно одеревенело от удивления из-за неуместной болтовни юноши. Он даже не знал, что сказать. Какая-то часть его была против мольбы о помощи. Инстинктивно он чувствовал, что она не приведет ни к чему хорошему.

– А как ты попал сюда из Лондона, Люк?

Люк посмотрел на пол и закрыл глаза, скорее от болезненности воспоминаний, чем из-за дискомфорта, вызванного слабым светом.

– Отпуск.

Юноша молчал, задумавшись над словами Люка. И вдруг засмеялся. Он смеялся и не мог остановиться. Наконец он вытер глаза, размазав черный макияж.