Годинович потерял счет дням, однако понимал, что грудень подходит к концу, если уже не закончился. В эту пору лед обычно сковывал Ладожку и охватывал тонким припоем стремнину Волхова. Еще седмица – другая, и мороз скует белой браней все шхеры, проливы и озера Свейланда.

Кнорр с Волькшей на борту стал последним из кораблей, добравшихся той осенью до Норрчёпинга. Едва с ладьи сняли поклажу и вытолкали ее на берег, как лед встал по всему заливу.

– Придется тебе, Варг, зимовать в наших краях, – сказал венеду отчаянный шеппарь. – Не видать тебе Бирки до самой весны. Если хочешь, я дам тебе кров и еду. Можешь выбрать одну из моих фолек и забавляться с ней, пока она не работает… Разве плохо?

Старый плут на самом деле имел большие планы на попутчика из Роскилле. Как бы скрытен и молчалив ни был парнишка, попросившийся к нему на кнорр, купец видел, что провожать его пришли знатные ратари, хольды, а то и вовсе светлые ярла. К тому же увесистая дорожная сума Варга тонко позвякивала никак не железным, а золотым звоном. В семье же у шеппаря было четыре дочери, две из которых уже начинали засиживаться в девках. Были они не красавицы, конечно, так ведь и чужеземец ни пригожим ликом, ни ростом, ни шириной плеч похвастать не мог. Вот и мыслил владелец кнорра, что за длинную зиму под одной крышей с богатым шёрёверном всякое может произойти… Дело-то житейское… Бабий дух – он любому в штаны пробраться норовит… Глядишь, и сладится у постояльца не только с фольками, которые у него были уже далеко не так молоды, но и с хозяйскими дочерями. Вот было бы славно, ведь рассказы о баснословных добычах мореходов кружили голову всякому, кто знал, как нелегко дается хлеб бонде или купцу его черствая краюха.

Два дня Годинович выяснял, в каком направлении лежит Бирка. Каждый встречный и поперечный рисовал ему на снегу водный путь до Мэларена, а вот сухопутный… Да и был ли он вообще среди неоглядной россыпи озер, болот и лесов, где дикого зверья больше, чем лихих людей, а лихих людей несчитано? Не лучше ли любезному гостю, чем идти по неведомой заснеженной дороге да по морозу, распустить тесьму у дорожной сумы, достать оттуда горсть серебра да и жить припеваючи в тепле и холе Норрчёпинга?

Волькша и распустил тесьму, достал горсть серебра и купил себе дошный полушубок, меховые штаны, меховые же сапоги выше колен, справил охотничий лук, копье, снегоступы и утром третьего дня затемно ушел на северо-восток. Купец, доставивший его из Роскилле, еще три дня ждал, что чужеземец возвратится, мысля, что тот ушел на охоту. А то, что пойти на зверя с тяжелой сумой на плечах мог только законченный скаред… так ведь все люди разные. Домовитость да осторожность никогда зазорными не были…

Кнутнев же тем временем прокладывал путь по неглубокому рыхлому снегу. На взгорьях белой крупы и вовсе не было – сдувало ветром, а в низинах покров кое-где доходил до середины голени. На озерах лед еще хрипел под путником, но держал уже твердо. Зверья по лесам водилось и впрямь много, да только Волькша на родном Волхове и поболее видывал. А уж как помогли Годиновичу отцовские пространные былицы про лесное житье-бытье, про следопытские премудрости и уловки, так это и вовсе не описать.

А вот охотничьих зимовий Волькше по дороге ни одного не попалось. То ли у свеев не было в заводе ставить схороны по глухим местам, то ли делали они это иначе, чем венеды, но ни землянки, ни бревенчатой клети не встретил Годинович в лесах. Впрочем, только в первую ночь пути пришлось ему бедовать в лесу. Ко второму ночлегу вышел он на засеку дремучего бонде, который лопотал что-то на таком чудном наречии, что Волкан невольно вспомнил о неведомых скандах, из которых, согласно одной из баек, ходивших по Бирке, происходил Большой Рун.

Третий день уже догорал, когда путь Волькше преградил узкий пролив. На своем пути Годинович проходил обширные и протяженные озера, но то, что перед ним пролив, он понял почти сразу, как вступил на его лед. Не будь он в снегоступах, барахтаться бы ему в холодной воде. Стоило путнику ступить на ледяной панцирь, как тот сразу пошел угрожающими трещинам. Как же могло получиться, что на всех прочих озерах лед встал, а на этом нет? Выходило, что подо льдом вода течет, а не стоит. По шхере, по проливу, по протоке, по которой корабли Хрольфа уплывали на Волин и в Хавре, воды Мэларена убегали в Восточное море, стало быть, если Волькша не сбился с пути, то перед ним был Халлсфьорд.[177]А стало быть, если пойти на север вдоль него, то можно добраться до Виксберга. Того самого Виксберга, где возводили один из двух новых драккаров Хрольфа. Того самого Виксберга, где племянник Неистового Эрланда провел целых два дня, ожидая, пока на Бирке ему построят новые мостки. Словом, как только Годинович увидит Виксберг, так сможет с полным правом сказать, что добрался до Мэларена.

Короткий зимний день угас еще не совсем, когда Волькша завидел Виксберг на противоположном берегу пролива.

Лед угрожающе трещал всю дорогу, пока Годинович перебирался через протоку, а когда Волькше оставалось до берега не больше двух шагов, треснул и разошелся в стороны. Но Макошь была милостива: в этом месте под тонким слоем воды скрывался огромный каменный лоб, так что Варг замочил ноги только до колена.

Случись такое на одном из пройденных им озер, он бы отморозил себе ноги. Но улицы работящего Виксберга начинались всего в нескольких сотнях шагов от того места, где под венедом треснул лед. Так что мокрый мех на его сапогах только начал покрываться сосульками, а он уже стучался в дом того самого постоялого двора, где манскап Хрольфа останавливался прошедшим летом. Хозяин дома его не узнал – за лето у него побывало множество мореходов, но в дом путника пустил без всяких разговоров: серебро не бывает лишним ни летом, ни зимой, да и без серебра оставлять человека мерзнуть на улице – не добросердечно.

Последняя ночь Волькши вне Бирки прошла почти без сна. Мэларен был намного обширнее, чем все озера, которые Волькше пришлось пройти по пути от Норрчёпинга до Виксберга. Он полон течений и подводных ключей, а, стало быть, его лед непредсказуем, как нрав Хрольфовой жены Фриггиты. Провалиться под лед в нескольких сотнях шагов от родного дома или ждать еще несколько дней, пока мороз не упрочит озерный покров окончательно? Как быть? Вот и крутился Волькша на своей постели так, что хозяин из другой клети дома недовольно забурчал на неугомонного постояльца.

Утро было студеным и ветреным. В звонком, насквозь голубом небе ярился маленький холодный Хорс,[178]уже не способный согреть никого из жителей Яви. Волькша стоял на высоком берегу Мэларена и смотрел на север, где в пятнистой дали покрытого льдом, но не везде засыпанного снегом озера темнел абрис Бирки. Волькше даже показалось, что он видит дым из трубы их с Эрной дома. Сердце Годиновича зашлось от тоски, он рысцой бросился к постоялому двору, собрал свой походный скарб и, не слыша вразумляющих окриков, двинулся в самый опасный переход на своем пути.