– Тем не менее, милая Наденька! Мне будет печально осознавать, что ради меня вы лишили себя света. И если вы вдруг передумаете, я никогда не стал бы вас осуждать. Я уже привык лежать здесь, в одиночестве… – Ха-ха три раза. Уж кому, как не мне, было отлично известно, что как только о моей новой должности станет широко известно, от посетителей отбоя не будет.

– Не отговаривайте меня, Герман, – строго выговорила суженая, полыхая щеками. – Я знаю, вам нужно мое участие, и вы можете на него рассчитывать. Тем более что…

– Тем более?

Гостья, отчего-то вбившая себе в голову, что обязана без роздыху дежурить у моего изголовья, запнулась, смутившись еще больше. И немедленно сменила тему разговора.

– Тем более что, как я обнаружила, ваши дела, сударь, находятся в совершеннейшем беспорядке. В книге, где вы вписываете свои долги, я не нашла ни единого упоминания о доходах. Как же вы понимаете, что еще вовсе не разорены? И еще…

– Я уже в высшей степени удивлен, – улыбнулся я. – А есть и что-то еще?

– Конечно! Герман, не смейте улыбаться, словно я маленький ребенок и сама не понимаю, о чем веду речь! Вы, сударь мой, верно позабыли, что я дочь кригскомиссара императорской армии. Часто отец на ночь вместо сказки читал мне интендантские ведомости с подробными комментариями…

– И вам это нравилось?

– Нравилось? – Девушка задумалась на несколько секунд. – Пожалуй, вы правы. Нравилось. Это был наш с Иваном Давидовичем секрет. Я чувствовала себя взрослой…

– Видимо, ваша мама была не слишком довольна этими вашими беседами на сон грядущий.

– Да уж, – хихикнула мадемуазель Якобсон. – Папа постепенно распалялся и начинал ругать каких-то незнакомых офицеров нехорошими словами. На шум конечно же прибегала мама. И она была совершенно недовольна!

– Таким образом вы и научились разбирать финансовые бумаги?

– Не только. После я стала помогать отцу в его кабинете. Мы сверяли приходные ведомости с ценами столичной биржи, проверяли прогоны английской линейкой по карте. Было интересно. Я даже испытывала настоящий азарт, когда получалось разоблачить мошенничество какого-нибудь недобросовестного поставщика или полковых интендантов.

– Вы опасный человек, Наденька, – заявил я совершенно искренне. – Мне уже боязно просить вас оказать мне услугу и заняться моими делами. Было бы горько узнать, что люди, коих я полагал за своих друзей или даже соратников, банальные мошенники и недобросовестные… как вы говорили? Интенданты?

– Поставщики, – вновь прикусив губу, поправила меня девушка. Тут же сцепила ладони вместе и, холодно блеснув глазами, заявила: – И тем не менее мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваша, так сказать, собственность рассыпана по всей стране?

– Иван Давидович – образец отцовской мудрости, – ничуть не кривя душой, признал я. – И коли вам это действительно интересно, был бы рад, если бы моими побочными делами занимался такой очаровательный комиссар. Тем более что сам я, в силу своего возвращения на государственную службу, ими заниматься уже не должен.

– Кто же это делал, пока вы служили здешним начальником? – удивилась Надя. – Что же касается вашего возвращения, это мне уже известно. Сашенька Куракина уже успела мне все пересказать… вкратце. Вас можно поздравить с повышением в чине, Герман Густавович? Мой батюшка получил третий класс только на пятидесятый год беспорочной службы…

– Я слышал, что прежде чины давали менее охотно. Зато признайте, Наденька, Иван Давидович не обижен другими выражениями признания его заслуг. Я имею в виду ордена.

– Ну что вы как маленький, – изогнула она губы в понимающей улыбке. – Вздумали с папой мериться заслугами? Оставьте. Ныне вам благоволит наследник престола, и ежели вы его не разочаруете, ваше будущее может вызывать только зависть иных, не таких активных и трудолюбивых, господ. Однако, сударь, вы меня удивляете. Как же можно доверять ведение своих дел кому-то иному? Это ведь по меньшей мере опасно…

– Вы хотели сказать – неумно?! – расшифровал я ее иносказания. – Я бы предложил вам, Надежда Ивановна, отправиться моим поверенным к управляющему Томским Промышленным банком господину Мартинсу Гинтару Теодорсовичу. Пока я в некотором роде отсутствовал в Томске, именно он занимался моими финансами, а теперь я бы хотел, чтобы эту обязанность взяли на себя вы.

– Уместно ли будет…

– Ах, оставьте, Наденька, – поморщился я, верно ее поняв. Так-то она, конечно, была права. Молодой незамужней девушке отправиться в кабинет директора банка несколько неприлично. – Неужели вы думаете, я позволю вам ехать в логово этой акулы капитализма одной?! Конечно же с вами будет…

– Как вы сказали? – вскинулась дочь грозного кригскомиссара в отставке, члена Военного Совета империи. – Акула капитализма?

– Ну да. Именно так.

– Надо же, – покачала головой девушка. – Кто бы мог подумать! Никогда бы не поверила, если бы не слышала этого сама! Наш идеалист и реформатор, как оказалось, знаком с романами мистера Теккерея! Признаюсь, меня тоже восхитила уместность этого нового, им изобретенного термина… У нас с вами, милый Герман, много больше общего, чем мне прежде казалось! И я несказанно этому рада. Было бы печально волею родителя выйти замуж за недалекого, ограниченного крючкотвора и интригана!

Мать моя женщина! Это она была такого обо мне мнения? Ничего же себе! Я ее романтичной дурой считал, а она меня тупым чинушей?! Да еще и интриганом в придачу. Вот, блин, и поговорили.

А при чем тут какой-то мистер Теккерей, я тогда и вовсе не понял. Так-то имя вроде знакомое, где-то что-то слышал. Но что этот американец наваял, чем знаменит – понятия не имел. И словечко это – «капитализм» – прежде считал изобретением герра Маркса. Блеснуть хотел удачным словосочетанием, а оно вон как вышло…

Благо продолжения темы не последовало. Надежда разложила реквизированные в кабинете бумаги поверх одеяла, уселась рядом и стала с пристрастием меня допрашивать. Это что и какова моя там доля. И где документ, который это мог бы подтвердить? Сколько у меня этого, сколько того и как часто распределяется прибыль? Дотошной дамочка оказалась. Я уже и сомневаться стал – такой ли уж ее отец датчанин, как утверждает, и настолько ли ее мать обрусела, как это принято считать?!

Я рассказывал и объяснял. Мне и самому оказалось полезным напрячь память и припомнить различные нюансы договоров с различными людьми. Девушка хихикала над моими, надеюсь, действительно смешными эпитетами моим деловым партнерам, но что-то там себе помечать в блокноте не забывала.

Потом в спальню робко прокрался Миша с известием, что прибыл господин Цибульский и просит его превосходительство уделить ему время. Велел переставить стулья и звать золотопромышленника. Знаете, как забавно было наблюдать осторожничающего в присутствии незнакомой девушки богача! Какие выверты Великого и Могучего звучали из его уст в попытке завуалировать сведения, о которых черным по белому было написано в лежащих на коленях Наденьки бумагах! Я наслаждался! Имел же я право на маленькую месть людям, бросившим одинокого раненого ради пышных церемоний встречи нового западносибирского наместника!