Мэри Битон — «сильнейшей и мудрейшей» из Марий — выпало на долю сообщить королеве о том, что в марте 1563 года умер ее дядя Франсуа, великий приор, и это известие вместе с сообщением о том, что кардинал Лотарингский захвачен в плен гугенотами, поверг весь двор в отчаяние. «Здесь у нас все очень тихо… Я отродясь не видел столько веселящихся душ за грустными лицами», — писал Рэндолф.

Невероятное предложение Марии о посредничестве между Англией и Францией теперь, когда начало действовать Амбуазское соглашение, оказалось ненужным, но у Летингтона нашлись другие важные дела в Англии и Франции. Растущее ощущение одиночества наконец заставило Марию решиться урегулировать один из самых главных вопросов: ее брак.

Королева Мария была богатой и бездетной вдовой, а ее брак создал бы могущественный политический союз. Мария несла на себе двойное проклятие политических и религиозных пристрастий, поэтому любой брачный союз неизбежно создал бы ей врагов среди других европейских государей. Обычный для нее метод игнорирования всех неприятностей или затруднений больше не срабатывал, к тому же она постоянно жила в атмосфере лихорадочных перешептываний, поскольку в центре внимания вновь оказались достоинства и недостатки всех кандидатов, рассматривавшихся сразу после смерти Франциска II. По словам Нокса, «у всех на устах брак нашей королевы». Намеки на желания Марии прозвучали в словах савойского посла Моретты, который сообщил испанскому послу при дворе Елизаветы, епископу Авильскому де Квадре, что шотландская королева метит «очень высоко» и возможным кандидатом является дон Карлос Испанский. Находившийся в Лондоне Летингтон тонко намекнул де Квадре, что рассматривается и возможность брака Марии с ее деверем Карлом IX Французским. Перспектива повторного брака Марии с членом французской королевской семьи заставила Филиппа II отправить послания, предлагавшие кандидатуру дона Карлоса. Кардинал Лотарингский по собственной инициативе начал переговоры с эрцгерцогом Карлом, сыном императора Фердинанда I. Эрцгерцог приносил с собой Тироль, но не более того, и его отвергли из-за его бедности. Основным претендентом оставался дон Карлос, который, хотя уже и проявлял признаки душевной болезни, не был еще вполне сумасшедшим. Этот союз значительно усилил бы позиции Филиппа II против Франции и Англии, а мысль об испанской армии вызывала кошмары у Елизаветы и Сесила. Шотландцы, совсем недавно пережившие присутствие «дружественных» армий на своей территории, также были настроены враждебно. Шотландия недавно приняла протестантскую Реформацию со всем фанатизмом новообращенного и не стремилась к союзу с католиками, хотя перспектива отъезда Марии за новой короной в Мадрид, оставлявшая Морею и Летингтону возможность самим управлять страной, сильно их привлекала. Слухи о предполагаемом браке Марии и дона Карлоса дошли до Нокса, и в мае 1563 года он высказал свое мнение в проповеди, обращенной к знати: «Я скажу, милорды, — запомните этот день и будьте мне свидетелями, — если знать Шотландии, исповедующая Господа Иисуса, согласится принять неверного (а все паписты суть неверные) в качестве своего суверена, то вы, насколько это в вашей власти, изгоните Иисуса Христа из королевства; вы навлечете возмездие Господне на страну, чуму на самих себя, а правителю мало будет радости». Нокс признавал, что проповедь отвратила от него даже сторонников, поэтому не был удивлен, когда его вызвали в Холируд на встречу с «пылавшей гневом» Марией.

Мария показала ярость оскорбленной де Гиз: «Никогда с государем так не обращались… Я допустила вас к своей особе и выслушала ваши увещевания, и все же не могу избавиться от вас. Клянусь Богом, я отомщу!» В этот момент пажа отправили за новыми носовыми платками, чтобы осушить слезы королевы, «а ее вытье, сменившее подобающий женщинам плач, не давало ей вымолвить ни слова». Нокс ответил, что его направляет Господь и что он не является себе хозяином, но Мария немедленно вернулась к главной теме: «Что вам за дело до моего брака?» — и, когда Нокс не ответил, задала новый вопрос, совершенно лишний: «Кто вы такой в моем королевстве?» Ответ Нокса на этот вопрос считается краеугольным камнем шотландской демократии: «Подданный, рожденный в его пределах, мадам. И хотя я не граф, не лорд и не барон, однако Господь сделал меня (каким бы подлым я ни был в собственных глазах) важным членом вашего королевства». Для Марии это было уж слишком, она впала в истерическую ярость и оказалась не в состоянии произнести ни слова. Джон Эрскин из Дина пытался успокоить ее, лорд Джон из Колдинхэма[57] безрезультатно предлагал свою поддержку. Ноксу было приказано удалиться, и позднее его отослали из дворца.

Вызвав Нокса для аудиенции, Мария дала ему возможность оскорбить себя и выслушала лекцию о демократии, не добившись решительно ничего. То была детская вспышка, похожая на ее попытку помериться силами с мадам де Паруа — хотя в том случае она и добилась незначительного успеха, — но одновременно и попытка утвердить собственную королевскую власть, и закончилась она полной потерей лица. Ни Диана де Пуатье, ни Екатерина Медичи не повели бы себя настолько по-детски.

24 июня 1563 года прибыли послы от протестанта Эрика XIV, но ему быстро отказали. Эрик был сыном Густава Вазы, объединившего Швецию и изгнавшего датских угнетателей. Став королем объединенной Швеции, Густав женился на Катарине фон Саксен-Лавенбург, основав тем самым могущественную скандинавскую династию, стремившуюся установить связи с Западной Европой. Послы также хотели укрепить торговые связи на Балтике, где шведской торговле угрожала Россия. Такие официальные связи означали бы укрепление благосостояния шотландских купцов, уже смотревших в сторону Северного моря в поисках выгодных скандинавских контактов. Однако Елизавета уже отвергла Эрика, и Мария также сочла его неподходящим мужланом из далекой и варварской страны. Она не имела ни малейшего интереса к торговле, и устремления купцов ее не заботили. Послы вернулись с пустыми руками. Поведение Эрика стало непредсказуемым — четыре года спустя он даже попытался убить министра своего правительства, — но в 1568 году он женился на шведской дворянке Карин Мансдоттир. На следующий год он был смещен с престола братом, герцогом Иоанном Финляндским, и шанс шотландских торговцев воспользоваться коммерческими возможностями Ганзейской лиги был навсегда утрачен.

Почти сразу после отъезда шведских послов Мария решила воспользоваться последними летними днями, прежде чем шотландская зима запрет придворных во дворце. Самая приятная форма развлечений на свежем воздухе состояла в королевских поездках по стране. Весь двор, включая колебавшегося Рэндолфа, отправился в западные и юго-западные графства, нарядившись так, как, по мнению придворных, выглядели горцы. Всё шло обычным порядком: Мария показывала себя восхищенному населению, посещала местных дворян и, конечно, с радостью охотилась и танцевала, свободная от государственных забот. Королева устанавливала контакты с незнакомой ей частью населения, которое по большей части никогда не видело монарха. Личная верность лэрдов королеве никогда не ставилась под вопрос несмотря на религиозные различия, однако эта верность была формальной и в любой момент могла быть отброшена. Летингтон оставался в Лондоне, где Елизавета при помощи своей прекрасной шпионской сети с большим интересом наблюдала за брачными переговорами. Ее собственные брачные планы были такими же расплывчатыми, как и раньше, и поэтому в отсутствие прямого наследника вопрос о передаче короны приобретал первостепенное значение. Если бы Елизавета умерла бездетной — а это было вполне вероятно, — то прямая линия Тюдоров оказалась бы прерванной. Однако почти сто лет тому назад сестра Генриха VIII Маргарет Тюдор вышла замуж за графа Энгуса и родила дочь — Маргарет Дуглас, впоследствии ставшую графиней Леннокс и матерью Генри, лорда Дарнли. Дарнли, следовательно, был Стюартом и наследником Тюдоров. Муж Маргарет Дуглас, Мэтью Стюарт, граф Леннокс, происходил, хотя и по женской линии, от Мэри, дочери Якова II Шотландского. В число потомков последнего входил также дом Хэмилтонов в лице герцога де Шателяра и теперь уже совершенно сумасшедшего Аррана. Однако королева Мария, представительница дома Стюартов и родственница Тюдоров, оставалась вероятной наследницей Елизаветы и рожденный ею сын унаследовал бы английский престол. Если бы Мария вышла замуж за дона Карлоса и родила от него сына, тогда Испания, Шотландия и Англия управлялись бы из Мадрида. Летингтон получил ясное и однозначное указание Елизаветы — подобный брак превратит Шотландию во врага Англии. Рэндолфу были отправлены инструкции передать Марии три условия: во-первых, между мужем и женой должна быть любовь; во-вторых, избранника Марии должны полюбить ее подданные; наконец, ее муж не должен был вмешиваться в дружбу Англии и Шотландии. Это было всего лишь мягкое напоминание. Летингтона также попросили «намекнуть со значением, что не стоит стремиться к столь могущественному союзу, как брак с доном Карлосом». Сесил и Елизавета теперь обращались с суверенным монархом как с непослушным ребенком.