После минутного молчания судья объявляет перерыв до завтрашнего утра. Ему тоже нужно прийти в себя и, возможно, обсудить дальнейшие действия с его величеством.

Мне не дают подойти к графине де Ламарк, хотя я вижу, что она пытается мне что-то сказать.

Я слышу ее взволнованный голос: «Прошу вас, всего одну минуту! Речь идет о безопасности его высочества! Всего несколько слов, умоляю!»

Я бросаюсь к стражникам, но Маршаль, впервые проявляя подобную фамильярность, удерживает меня за плечо:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ваше высочество, не делайте глупостей! Не стоит еще больше настраивать суд против себя.

Я знаю, что он прав, но на лице Эжени такое отчаяние, что я готов рискнуть.

А потом она кричит:

– Ваше высочество, держитесь подальше от некоего Буланже. Он хочет отравить вас по приказу герцога Энгера!

Я не могла его не предупредить – пусть даже и так, во всеуслышание. Я пыталась поговорить с принцем более приватно, но даже месье Доризо не сумел уговорить стражников позволить нам с его высочеством переброситься хоть парой слов.

Меня пугала сама мысль, что он может пойти на прием к Буланже и выпить там то, что ему навредит. Да, я заменила яд вином, но только уже вернувшись в тюрьму, сообразила, что нужно было еще прополоскать склянку хотя бы тем же вином. А если яд окажется слишком сильным, и тех капель, что остались на стенках флакона, окажется достаточно, чтобы отравить Анри?

Я не могла позволить его высочеству отправиться туда, где его поджидали враги – особенно после того, что он для меня сделал.

– Ваше высочество, держитесь подальше от некоего Буланже. Он хочет отравить вас по приказу герцога Энгера!

Я не ожидала, что мои слова прозвучат так громко. Но случилось именно так, и сразу же в зале устанавливается тяжелая тишина. И уже голос герцога Энгера звучит в ней как набат:

– Я требую, ваша честь, чтобы графиня де Ламарк ответила за это гнусное обвинение!

Публика, уже потянувшаяся было к выходу, возвращается на свои места.

Судья с тяжелым вздохом тоже опускается в кресло.

– Ваше сиятельство, вы осознаете, что только что нанесли публичное оскорбление его светлости герцогу Энгеру? Это слишком серьезное обвинение, чтобы выдвигать его, не имея на то оснований.

Могу ли я подтвердить свои слова? Конечно, нет. Даже если я расскажу о порталах и покажу, что я умею ими пользоваться, это не будет доказательством вины герцога. Но это даст им возможность обвинить меня еще и в применении запрещенной магии. К тому же, если они узнают о порталах, то наверняка найдут способ не дать мне сбежать через них из тюрьмы.

И поэтому я говорю:

– Ваша честь, я слышала этот разговор во сне.

Со стороны герцога Энгера доносится хриплый каркающий смех.

Надеюсь, моих извинений будет ему достаточно? Информацию его высочеству я передала. Уверена, он примет ее всерьез. Да и сам герцог поостережется сейчас причинять Анри вред. Ну, а то, что меня сочтут сумасшедшей, не так и важно.

Но Энгер решает идти до конца.

– Ваша честь, я требую, чтобы графиню де Ламарк осудили за преднамеренную клевету по всей строгости закона.

Ну, вот, от одного обвинения не избавилась, как уже предъявляют другое!

– Это был вещий сон! – решительно заявляю я.

В тюрьме у меня было время для того, чтобы изучить магический кодекс Виларии – там вещим снам посвящен целый раздел. Да-да, информация, полученная в таких снах, в исключительных случаях может быть использована как доказательство даже в суде.

Так что извините, герцог, мало ли что мне могло присниться! А заставить меня озвучить заклинание, которое я использовала вызова для вещего сна, они не имеют права – так гласит самая первая статья кодекса. Это основное правило здешнего магического законодательства. Каждый маг имеет право на сохранение тайны придуманных им заклинаний.

Я рассчитываю на то, что сам герцог не сильно разбирается в законах. Но он тут же доказывает, что он в них дока.

– А знаете ли вы, сударыня, – вкрадчиво начинает он, – что заклинания вызова вещих снов относятся к заклинаниям высокой степени сложности, и доступны они лишь магам с уровнем не ниже четвертого. У вас же, насколько я знаю, этот уровень всего лишь первый, ну, от силы – второй, – он смотрит на меня с улыбкой победителя. – Так что обвинения в публичном оскорблении члена королевской семьи вам не избежать – а за это, сударыня, грозит до пятнадцати лет тюрьмы,

У меня по спине струится холодный пот. Да что же это такое? Мне уже кажется, что я прибыла в Виларию исключительно для того, чтобы на своей шкуре прочувствовать все нюансы местного законодательства.

– Боюсь, что это именно так, ваше сиятельство, – подтверждает судья.

– Вы сильно преуменьшаете, ваша светлость, магический уровень графини де Ламарк, – голос принца перекрывает гул со стороны скамей, где располагается публика.

– Чушь! – выкрикивает герцог. – Голословное заявление!

Судья, поерзав в своем кресле, предлагает:

– Мы можем легко проверить это. Как и на любой процесс по нарушению магического законодательства, на этот мы тоже привезли из королевской академии муленир. Так что если ее сиятельство не возражает…

Я не возражаю. Мне и самой любопытно узнать свой нынешний уровень. Конечно, я не уверена, что он дотянет до четвертого, но вдруг? Мой дедушка был очень сильным магом, во мне же магия проявилась лишь недавно, но возможно, до этого она копилась целых двадцать лет, а сложные заклинания, которыми со мной поделился граф, позволили ей выплеснуться наружу.

Через несколько минут приносят шкатулку, очень похожую на ту, которую я уже однажды видела.

– Приступим, ваше сиятельство? – обращается ко мне судья.

Я касаюсь макушки золотой пирамидки и, хотя я знаю, что случится после этого, не могу удержаться от лёгкого вскрика.

Мы все, не отрываясь, смотрим на размещенные в шкатулке камни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Первым, как и в прошлый раз, зажигается илектр (так называют здесь янтарь), потом – диамант (алмаз) и смарагд (изумруд). Они откликаются почти мгновенно, а вот четвертый камень – синий яхонт (сапфир) проявляет себя чуть медленнее. А когда начинает мерцать и пятый камень – красный яхонт (рубин), судья, словно не веря своим глазам, встает со своего места и подходит к столу, на котором стоит муленир.