* * *

Франя не переставала мечтать.

Под глазами пролегали тени, нежно морщились губы, отоваривая карточки в бесконечной серой очереди, наблюдала за отряхивающимся в грязной луже голубем, а по воскресеньям ездила к дочке за город, надежно пришпилив несколько мятых бумажек к подкладке бюстгалтера, отводила глаза от типов с папиросками, наглецов не жаловала, а вот перед обходительными и чисто одетыми устоять не могла.

Мужчина в начищенных ботинках выделялся в толпе широкоплечих, похожих на мужиков баб и вороватой шныряющей пацанвы в надвинутых на глаза кепках. Вытащив из кармашка сложенный клетчатый платок, стряхнул с сиденья семечковую шелуху: вы позволите?

Франя поджала ноги в разношенных ботиках и стала рассеянно глядеть в окошко. От мужчины пахло одеколоном и еще чем-то странно волнующим, терпким, ястребиный профиль сбоку. Разговор завязался как-то сам собой, и вскоре, в прокуренном тамбуре, вздрагивая от звука хлопающей двери, задыхаясь от жаркого мужского дыхания, слабея ногами, постанывала едва слышно, рука прекрасного незнакомца больно мяла грудь, терзала пуговички на блузке, пылая лицом и шеей, Франя метнулась в освободившийся туалет, там, с омерзением касаясь стен и заплеванного умывальника, наскоро ополоснулась струйкой ржавой воды, рука потянулась к истерзанному вороту блузы – нет, не может быть, дура, дура, – не обнаружив ни булавки, ни денег, Франя ринулась в тамбур – незнакомца и след простыл, квелая баба тупо смотрела под ноги, топая ногами, заполошно вопя и размазывая слезы по щекам, Франя сбивчиво рисовала портрет «такого приличного на вид инженера», а проводник, косолапый «дядько» в мятом кителе, чесал за ухом и бормотал, – что ж вы, гражданочка, ну как же можно.

Всхлипывая и утирая скомканным платочком глаза, уже не помнила, как добралась до места. Подросшая за неделю дочь судорожно обхватывала ее ноги, тянула ручки-палочки.

Франя с огорчением отмечала искривленные рахитом ножки, – да вы не волнуйтесь, мы рыбий жир даем, – воспитательница, лупоглазая, с непропеченным, но все-таки добрым лицом, громоздкая, в вышитой сорочке и закрученной вокруг головы косой, оттаскивала хмурую насупленную девочку, – пойдем, милая, пойдем, а Франя уже неслась к станции, рыдая в голос, всласть, благо вокруг не наблюдалось ни души, только усыпанное мохнатыми звездами небо кренилось, мерцала Большая Медведица, расстилался Млечный путь, и капли сладкого молока стекали, освещая дорогу.