По одному они забежали внутрь, кто-то споткнулся о разбросанные упаковочные материалы и мусор, кто-то упал. Барбара держалась позади и захлопнула за собой дверь.

Она испустила вздох облегчения, когда начали повторяться глухие удары ходячих, стучащих в дверь и заколоченные окна. Барбара опустила на дверное окошко экран, оперлась спиной о стену, еще раз выдыхая. Дети помогали друг другу подняться, кто-то из младших все еще похныкивал. Барбара спросила всех, в порядке ли они, и получила в ответ утвердительные кивки от маленьких солдат.

Переведя дыхание, Барбара опустила свой рюкзак – тяжелый от запасных снарядов, батарей, маленькой рации и провизии, после чего оглядела пыльную комнату.

На высоких потолках укреплены лампы дневного света, которые около года не видели электричества. Высокие окна в западной части комнаты были загорожены снаружи и покрашены черным лаком изнутри, а в воздухе кисло пахло затхлостью. Коробки и ящики громоздились до самых потолочных балок, что-то было свалено островками посреди зала, где другие ящики и поддоны оказались набиты забытыми богатствами типа картин, написанных маслом, учетных бухгалтерских книг, домашних сейфов, мехов и всевозможных безделушек, слоновой кости, тонкого китайского фарфора и фамильных ценностей.

Барбара покачала головой, присматриваясь к центральному островку. Она помнила, что Губернатор очищал брошенные дома вдоль улиц Барти и Намина, подбирал ценности, которые могли бы пригодиться на случай, если вдруг апокалипсис когда-нибудь закончится. Барбара помнила, что сочла его больным, как Гитлера, который собирал золотые зубы у мертвых.

Она потянулась вниз и открыла выстланную бархатом коробочку для украшений. Внутри лежали поблекшие, но все еще блестящие сокровища какой-нибудь давно забытой вдовы с Юга. Барбара вытащила крошечную бриллиантовую брошку в форме черного слуги в униформе – расистский символ, напоминающий об иных временах, и внезапно ее накрыло волной нежданных эмоций. Она снова покачала головой и уронила дурацкую вещицу обратно, в дурацкую коробочку для украшений.

– Слушайте все! – Она не отводила глаз от шкатулки. – Я хочу, чтобы все отошли к дальней стене, где нет окон. Сделайте это сейчас же, пожалуйста… Не разговаривать, просто отойти!

Дети перешли в дальнюю часть зала – с широко раскрытыми глазами, нервные, испуганные. Бетани Дюпре приняла главенство и заставила Лукаса и остальных детей поторопиться. Все вместе они скучились под огромными часами, которые много месяцев назад замерли на полуночи и, скорее всего, уже никогда больше не укажут верное время.

Барбара вытащила пистолет, проверила предохранитель и произнесла:

– Я хочу, чтобы вы закрыли уши! – Глушитель, несмотря на то, что говорили в кино, на самом деле не полностью заглушал выстрел. Он только немного гасил обычный, резкий звук, делая его на несколько децибел ниже.

Она один раз выстрелила в коробочку для украшений, посылая в воздух осколки дерева, нержавеющей стали и драгоценные камни.

Эхо наконец-то замерло, и на склад обрушилась лавина тишины. Дети замерли, перепуганные, с разинутыми ртами. Барбара вздохнула. Она убрала пистолет в кобуру, затем повернулась и пошла к боковой двери.

Она сдвинула экран на пару сантиметров и выглянула наружу – на дальние окраины Вудбери, стену справа и крыши городских строений за баррикадой.

– Я знаю, что вы все – слишком умные, слишком взрослые и слишком отважные, чтобы обращаться с вами как с младенцами, – она произнесла это достаточно громко, чтобы дети ее услышали, но не отвела взгляд от группы ходячих трупов снаружи, что в лучах заходящего солнца кружили по площади. – Я права?

Некоторые из них – Бетани Дюпре, Куганы – пробормотали что-то утвердительное.

– Тогда я скажу все, как есть. Идет война. Не игра в войну, не война понарошку – настоящая. И это не шутка. – Она повернулась и посмотрела на них. – У нас есть задание, которое надо выполнить. Мы должны быть очень, очень тихими – помимо всего прочего – что бы ни случилось. Вы понимаете?

Они ответили ей, что понимают.

Барбара кивнула.

– Хорошо. – Она снова посмотрела в щелку между экраном и загороженным окном. – Хорошо. Никаких разговоров, если только это не абсолютно необходимо. Никакого смеха. Никаких ссор.

Она слышала, что кто-то из детей приблизился к ней – шаги осторожные, неуверенные. Бетани Дюпре остановилась рядом с ней.

– Миссис Штерн?

– Называй меня Барб.

– Ладно… Барб? Могу я вас спросить?

Барбара смотрела на ребенка, смотрела в ее бесхитростные, невинные голубые глаза.

– Конечно, милая.

– С кем мы воюем? С ходячими?

Барбара кивнула.

– Да… вроде того.

Девочка облизнула губы.

– У нас будет война с ходячими?

– Да.

Девочка с секунду это обдумывала.

– Но… разве мы уже с ними не воюем?

Барбара поразмыслила над вопросом, потом снова взглянула на множество оборванных фигур, бесцельно шатающихся снаружи в сумеречном свете. Когда она заговорила снова, ее голос звучал ниже, чем обычно, в мрачном предчувствии:

– Не так, милая… не совсем так.

– Черт! – Майлз Литтлтон резко ударил по педали тормоза, и «Челленджер» занесло на выветрившемся щебне, которым была усыпана дорога в середине леса Томастон. Он подъехал к крутому развороту, что находился на вершине холма Маллинс. Фары направили два луча серебра сквозь туманный, плотный строй берез впереди. Сердце Майлза бешено колотилось. Во рту пересохло. Он смотрел по сторонам так, будто пытался запечатлеть действительность в подробностях, запомнить наизусть.

Парень перевел рычаг передач в позицию «парковка», оставил двигатель включенным и вышел из машины. Майлз надел защитную накладку на плечо, пошел вниз по склону из гравия, а потом примерно пятнадцать футов через масляно-темный лес, отмахиваясь от мошки, вьющихся стеблей и сосновых сучьев, что царапали его по лицу. Он добрался до бреши в зарослях и выглянул через отверстие.

Далеко внизу, на огромном лоскутном одеяле невспаханных коричневых табачных полей, в бледном лунном свете виднелись тени медленно движущегося каравана. С такого расстояния колонна автомобилей, освещенная светом от факелов и фар размером с булавку, выглядела такой крошечной, как фигуры в муравейнике, и безобидной – почти нарядной, – будто желтая вереница светлячков путешествовала узкой колонной, закручиваясь на запад по разделительной полосе Семьдесят четвертого шоссе.

Майлзу потребовалось некоторое время для того, чтобы «записать» в мозгу порядок автомобилей, после того как последний скрылся из виду.

Сначала пейзаж выглядел так, будто ветер поднимал куски черной земли в воздух вслед за караваном, или как будто опустилось огромное облако тумана, или, возможно, глаза наблюдателя просто обманывали его. Он проклинал себя за то, что не взял бинокль. Какого черта он думал? События развивались слишком быстро, и дерьмо выплыло наружу. Но что он мог с этим поделать?