– Ты у нас прямо генерал, Санборн.

– Пожалуй. Бдителен и решителен.

– Остроумно.

– Спасибо. – Санборн открыл рюкзак, нашел чистую одежду и отправился в ванную. – Здесь только одно полотенце, и первым им воспользуюсь я! – крикнул он оттуда. Потом включил воду. Сначала она фыркала, но через минуту-другую полилась более или менее ровно.

Генри глянул в окно. Зря хозяин не поставил стол и стулья сюда, подумал он, – тогда постояльцы могли бы за едой смотреть на озеро. Солнце спряталось за лес, его последние лучи потускнели, и дальнего берега было уже не различить. Генри развязал рюкзак, отыскал шоколадку «Херши» и, помня судьбу яблочного пирога, решил заняться ею, пока Чернухи нет рядом. Жуя шоколадку, он снова выглянул в окно.

Чэй плыл туда, где озеро становилось темно-красным. Как бы плыл. Он загребал руками медленно, высоко держа голову над водой. Чернуха смотрела на него с берега, явно не собираясь плыть за ним – хотя ее напряженная поза говорила о том, что ей этого хочется. Дважды она обернулась и посмотрела на коттедж.

Генри глядел на них, а Чэй продолжал плыть – прямо вдаль.

Генри положил шоколадку на подоконник, вышел и обогнул коттедж номер четыре. Чернуха побежала к нему, потом обратно к берегу, потом обратно к нему, потом обратно к берегу, не переставая скулить. Генри подошел к ней. На пеньке рядом с лодкой он увидел аккуратно сложенную желто-синюю регбийку Франклина. Остальная одежда Чэя была свалена в кучу.

Чэй все еще плыл прямо вперед, но теперь его голова возвышалась над водой совсем ненамного. Генри с трудом ее различал.

Он посмотрел на лодку. В ней лежало одно коротенькое весло. Сама лодка была привязана грязной бельевой веревкой к сосновому пню. В ней набралось по меньшей мере на два дюйма воды, где плавали прутики, листья и другой мусор. Генри показалось, что на дне блестят несколько ржавых рыболовных крючков.

Он снова поднял глаза и чуть было не запаниковал, не сразу увидев Чэя, но потом уловил движение на далекой темной глади озера. Теперь Чэй держал голову так низко, что даже небольшая рябь, наверное, плескала ему в лицо.

Присев на корточки, Генри начал развязывать узел на веревке, но это оказалось нелегко: ведь одному богу было известно, в какие давние времена его завязали и сколько раз после этого его поливало дождем, засыпало снегом, и снова поливало, и опять засыпало. Сначала он действовал спокойно, но вскоре заторопился, так что его ладонь засаднило, а потом и вовсе пронзило болью. Он побежал в коттедж – душ в ванной шумел по-прежнему, и из-под ее двери выбивался пар вместе с ужасными обрывками какой-то песни, которую самозабвенно калечил Санборн, – нашел в рюкзаке походный нож и помчался обратно. День почти совсем потух.

Перепилив веревку, Генри схватил весло и столкнул лодчонку в потемневшее озеро. Но не успел он в нее прыгнуть, как произошло настоящее чудо. Чернуха с плеском вступила в воду и одним впечатляющим прыжком перенеслась в лодку. Этот прыжок нельзя было назвать грациозным, и пока Чернуха, судорожно раскорячившись, пыталась сохранить равновесие, лодка чуть не перевернулась. Но после того, как Генри придержал суденышко, Чернуха осторожно пробралась на нос, села там и повернулась к Генри, точно спрашивая, чего он ждет, – она-то уже готова!

Генри толкал лодку перед собой, пока вода не дошла ему почти до коленей, а потом залез в нее, отпихнулся веслом от каменистого дна и поплыл вслед за Чэем, мысленно адресуя владельцу этого так называемого курорта, не пожелавшему снабдить свою лодку нормальными веслами, ряд выражений, которые вряд ли одобрил бы отец Бревуд. Эх, был бы здесь его каяк!

Он не позволял себе грести лихорадочно. Он работал веслом точно и размеренно, ориентируясь на слабое возмущение на поверхности воды, потому что головы Чэя уже не было видно. Он вкладывал в свои взмахи всю силу, накопленную на тренировках по гребле, и хотя весло у него было короткое и неудобное, лодка разрезала подернутую рябью гладь озера с такой скоростью, что это произвело бы впечатление даже на тренера Сантори.

Генри казалось, что сейчас за ним наблюдает только россыпь звезд, которые появились на небе не одна за другой, а внезапно, все сразу, и, в общем-то, не слишком интересуются тем, догонит он Чэя или нет. Переверни он свою лодку и утони сам, они и в этом случае продолжали бы светить так же холодно и равнодушно. Мистер Цветастая Гавайка огорчился бы сильнее, поскольку, во-первых, потерял бы лодку с веслом, а во-вторых, людям, отдыхающим на живописных берегах лесных озер, не полагается в них тонуть. Беда не идет на пользу курортам и их владельцам.

Потом Генри все-таки стал грести отчаянно, потому что уже не видел впереди никаких всплесков – то ли из-за темноты, то ли из-за того, что никаких всплесков там больше не было. И в тишине под холодными звездами Чернуха гавкнула один раз; это было ясное, отчетливое «гав», полное тревоги, и этот негромкий звук словно заполнил собой все черное пространство над поверхностью озера – над той его частью, где, возможно, уже никто не плыл.

– Чэй! – крикнул Генри. – Чэй!

Он греб изо всей мочи.

– Чэй!

– Ау! – раздался голос чуть левее по курсу.

Чернуха гавкнула снова.

Генри налег на свое дурацкое куцее весло, разворачивая лодку влево. К Чэю. Который вдруг выбросил из тьмы усталую мокрую руку и уцепился за борт лодки. Через секунду его холодные пальцы чуть было не разжались, но Генри успел схватить его за запястье.

Чернуха делала все возможное, чтобы повернуться на узком носу. На мгновение лодка дала сильный крен, и Чернуха, испуганно тявкнув, тесно прижалась к задравшемуся борту.

Генри тоже откинулся назад.

– Залезай с кормы, – сказал он. Но Чэй не двинулся с места, и тогда Генри перетащил его вдоль борта за руку. Потом Чэй взялся за корму обеими руками и подтянулся – раз, другой… Когда ему удалось навалиться на борт грудью, Генри перегнулся через корму и затащил внутрь его ноги. После этого они некоторое время сидели в лодке, тяжело дыша. Чэй обхватил себя руками – в темноте Генри не видел, дрожит он или нет, но это было неважно, поскольку тут он все равно ничего не мог поделать.

Он велел Чэю пересесть на нос, что тот и сделал, протиснувшись мимо Генри к Чернухе, а потом Генри развернул лодку и поплыл обратно, пытаясь угадать, какая кучка огоньков на берегу принадлежит курорту «У Лесного озера», и в конечном счете просто выбрав одну наобум.

А Чэй сидел и смотрел вперед, прижав Чернуху к груди – наверное, чтобы согреться. Он обнял ее обеими руками.

Откуда-то донесся жутковатый и заунывный крик гагары, и леса вокруг озера ответили ему эхом. Он прозвучал снова, а потом наступила тишина – только лягушки-быки завели свой гулкий речитатив. Дул легкий, еле заметный ветерок. Тишина. Чуть слышно плещут о борта крошечные волны. Капает вода с дурацкого весла, когда Генри поднимает его после очередного гребка.

Генри почувствовал, что его пробирает дрожь.