– А у меня есть.

– Зачем отец отдал тебе свою кредитку?

– Затем, чтобы я не приставал к нему каждый раз, когда мне что-нибудь понадобится. Это экономит уйму времени и сил.

Генри подумал о том, что сказал бы его отец, попроси он у него кредитную карточку. Почему-то он не мог представить себе ничего, кроме одного: как, услышав такую просьбу, отец отрицательно качает головой и уходит в библиотеку, чтобы ему никто не мешал. Генри вытер ладонь о штанину.

Небо остановило свой выбор на золоте. Оно позолотило все вокруг – и четкие контуры высоких сосен, и отвесные склоны гранитных скал по бокам шоссе, и легкие облачка, которые еще тянулись длинными хвостами за штормовым фронтом. Даже в само́м воздухе плясали золотые искорки, и они ехали в мерцающей дымке, хотя практически не видели ее. Это мерцание словно все время находилось на грани видимости – почти незаметное, оно все же присутствовало. И именно пытаясь наконец уловить его, как-то поймать в фокус, Генри и наткнулся взглядом на озеро, зажатое между двумя темно-зелеными холмами.

Золотое небо сгустилось в воде, и ее ровная поверхность мягко светилась, как средневековая позолота. Озеро пересекала длинная пылающая черта – точно тропа, по которой воскресшим предлагается рука об руку прошествовать в Царство Господне.

Все трое уставились на нее – и Чернуха тоже, – а когда дорога свернула вслед за крутой береговой излучиной, солнце с водной глади будто крикнуло им прямо в глаза. Чэй сбавил скорость. Никто из них не хотел, чтобы этот крик смолк.

Они медленно ехали вдоль береговой линии, и вместе со сменой направления менялась сила отраженного света, так что из ослепительной вода постепенно превратилась в лишь слегка отливающую золотом. Чернуха заскулила – Генри подумал, что понимает ее чувства, ведь озеро так прекрасно. Однако довольно скоро она дала ему понять, что на самом деле он не понимает ее чувств, вызванных скорее необходимостью покинуть пикап и отыскать мягкое, поросшее травой местечко, нежели красотой пейзажа. Что бы ни случилось, дела мирские всегда требуют внимания, вспомнил Генри.

Поэтому, прежде чем они доехали до конца озера, Генри попросил Чэя остановиться у поворота на грунтовую дорогу – при ближайшем рассмотрении оказалось, что эта дорога ведет к кучке домиков под названием «Курорт “У Лесного озера”», хотя их вид отнюдь не вызывал в памяти слова «курорт», а принадлежит эта кучка домиков невысокому лысоватому человеку в цветастой гавайке с пальмами на плечах и карманах, вышедшему из дома с сэндвичем в руках, чтобы сообщить, как ему неприятно, когда рядом с его курортом «У Лесного озера» выгуливают собаку. Наверное, он мог бы еще долго рассказывать о том, чем именно объясняется его неприязнь к появившейся откуда ни возьмись троице, если бы его не остановил ртутный блеск кредитной карточки, которую Санборн как раз вовремя выудил из кармана. Поскольку около коттеджей не стояло ни одной машины, Генри предположил, что блеск кредитки может побудить мистера Цветастую Гавайку смириться и с собакой, и со многими другими неудобствами в придачу. Так оно и вышло, хотя кое-какие предупреждения, уже в конторе, им все-таки пришлось выслушать.

– Когда я в последний раз сдал домик троим парням, они черт знает что натворили. Выдрали из стен бра, сорвали занавеску в душе, весь пол залили водой, так что превосходный ковер промок насквозь, а верхнюю койку обрушили на нижнюю. Ума не приложу, как там никто не погиб.

– Мы постараемся не погибнуть, – сказал Санборн.

– Да уж, пожалуйста, – сказал мистер Цветастая Гавайка. – А если все же надумаете, не надо при этом ничего ломать.

Он сделал отпечаток карточки санборновского отца, и Санборн расписался под ним. Хозяин посмотрел на подпись, потом на Санборна.

– Тебе есть двадцать один? – спросил он.

– Ровнехонько, – сказал Санборн.

Мистер Цветастая Гавайка, явно вспомнив о пустых стоянках перед всеми остальными домиками и о большой вывеске «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» в окне своей конторы, больше не стал задавать вопросов. Он протянул им ключ.

– В туалете, когда сливаешь воду, надо малость ручку подергать, – сказал он. – А то так и будет течь до утра.

– Спасибо, что предупредили, – ответил Санборн.

– Завтрак утром вон там. – Он показал на голую стойку с кофейными пятнами. – Только не приходите ни свет ни заря.

Они пошли искать коттедж номер четыре.

– Поглядывайте вечером на небо, – крикнул он им вслед. – Сегодня звездопад будет. Не такой сильный, как в августе, но посмотреть все равно стоит.

– Посмотрим, – сказал Генри. – Обязательно.

– Вам повезло, что вы сейчас так далеко на севере, – сказал мистер Цветастая Гавайка. – Здесь хорошо видно.

Генри обернулся, чтобы взглянуть на озеро – оно уже не сверкало золотом, а тихонько алело под стать небу, наконец-таки решившему подернуться румянцем. Впрочем, нет, не румянцем, подумал Генри; эта краснота более густая и зловещая. В древних сказаниях такое небо обычно возвещает о кровопролитной битве, или о смерти могучего властелина, или о крушении корабля.

Или о гибели великого и благородного народа.

Коттедж номер четыре стоял у самой воды. На бугристом, в корнях, берегу лежала небольшая лодка. Чернуха подбежала к кромке озера, заинтригованная плеском маленьких волн.

– Неплохо бы искупаться, – сказал Генри.

– Хочешь – купайся, – ответил Санборн. – А я лучше приму горячий душ.

– Как будто там, за лесом, горит поселок, – вполголоса сказал Чэй.

Тишина. Плеск воды. Сопение Чернухи, которая старалась подойти к озеру как можно ближе, не замочив лап.

Генри поглядел вдаль и попытался представить себе, что видит Чэй. Что он видел – в мире, где Беда живет постоянно. Он смотрел на красное небо и красную воду под ним, и в его памяти вставал океан, такой, каким он привык видеть его из своего собственного окна, – алые закаты, до того яркие, что эти цвета, пылающие над водой, почти можно ощутить на вкус.

Но он знал, что Чэй видит другое.

Оставив его у озера, Генри с Санборном вернулись к пикапу, вытащили из кузова рюкзаки и отнесли их в домик, пахнущий старой влажной сосной – потому что в основном он был построен именно из нее. В коттедже номер четыре была одна комната, не очень большая, а в ней – старый красный диван, кресло с оленями на обивке, стену над которым украшали маленькие обломанные оленьи рога, и крошечный телевизор на тонконогом столике. На телевизоре стояла лопоухая антенна – неподключенная. У раковины и электрической плиты сгрудились стол и четыре стула из разных гарнитуров, которые изо всех сил старались сойти за кухню. Кофейных пятен хватало и здесь. На столе валялся старый охотничий журнал – по-видимому, для вечернего чтения.

Санборн показал на кровать у дальней стены.

– Пусть Чэй ложится там. А мы тут, на двухэтажной. Я внизу.