Бишем Мэнор, Беркшир, Пасха 1518 года

Мы отмечаем Пасху в Бишеме, в кругу семьи. Королевский двор, все еще закрытый для всех, кроме ближнего круга Генриха, сейчас в районе Оксфорда. Я гадаю, собираются ли они вообще возвращаться в столицу.

Кардиналу вверены все дела королевства, никто не допускается к королю, он даже бумаги не читает. Все отправляется Уолси, в его все разрастающееся хозяйство. Его писари пишут королевские письма, его счетоводы знают цену всему, его советники судят, как должны вершиться дела, а его любимчик, Томас Мор, который поднялся и стал доверенным посредником между королем и кардиналом, теперь облечен огромной ответственностью, он следит за здоровьем при дворе. Он распоряжается, чтобы каждый дом в королевстве, где есть заболевшие, выставлял у дверей охапку сена, чтобы все видели знак и держались подальше.

Народ жалуется, что законник Мор преследует бедных, помечая их, но я пишу молодому законнику, чтобы поблагодарить его за заботу о короле, и когда узнаю, что он сам болен, посылаю ему бутылку с драгоценным снадобьем собственной перегонки, которое, говорят, помогает при лихорадке.

– Ты очень щедра, – замечает мой сын Монтегю, видя, как гонец забирает корзину с лекарствами, предназначенную Томасу Мору в Абингдоне, недалеко от Оксфорда. – Я не знал, что Мор наш друг.

– Он – фаворит кардинала и будет близок к королю, – прямо отвечаю я. – И если он близок к королю, то я хочу, чтобы он хорошо о нас думал.

Мой сын смеется.

– Знаешь, нам ведь теперь ничего не грозит, – напоминает он. – Возможно, всем и нужно было раньше покупать дружбу при дворе, когда на троне сидел старый король, но советники Генриха нам не угрожают. Никто теперь не настроит его против нас.

– Это привычка, – соглашаюсь я. – Всю жизнь я жила по милости двора. Иначе мне никак было не выжить.

Поскольку никого из нас не приглашают к крохотному двору, которому позволено жить при короле, мои родственники Невиллы и Стаффорды приезжают на неделю в гости, чтобы отметить конец поста и Пасху. Герцог Бекингем, Эдвард Стаффорд, мой троюродный брат, привозит с собой сына Генри, шестнадцатилетнего умного и очаровательного мальчика. Мой Джеффри всего на три года его моложе, кузены проникаются друг к другу приязнью и пропадают вместе целыми днями: скачут по турнирной арене, охотятся с соколами, даже рыбачат в холодных водах Темзы и приносят домой толстого лосося, которого непременно хотят сами приготовить на кухне, чем выводят из себя повара.

Мы потакаем их гордости, мы зовем трубачей, которые приветствуют появление блюда в обеденной зале, его вносят с триумфом, на высоте плеча, и три сотни человек, все наши люди, севшие обедать, встают и хлопают благородному лососю и улыбающимся молодым рыбакам.

– Вы слышали, когда вернется двор? – спрашивает Эдварда Стаффорда Джордж Невилл, когда обед окончен и мы, кузены и наши мальчики, отдыхаем в моих покоях у камина с вином и сладостями.

У того мрачнеет лицо.

– Если все пойдет, как хочет кардинал, то король никогда не воссоединится с двором, – коротко отвечает он. – Мне приказано не приезжать к нему. Меня изгнали от двора? С чего бы? Я здоров, все в моем доме здоровы, это не имеет отношения к болезни, это все страхи кардинала, что король ко мне прислушается – вот почему меня к нему не пускают.

– Милорды, – осторожно говорю я. – Кузены. Надо быть осмотрительнее в речах.

Джордж улыбается и накрывает мою руку своей.

– Вы всегда так осторожны, – говорит он, кивая герцогу. – А нельзя просто поехать к королю, даже без разрешения, и сказать, что кардинал действует не в его интересах? Он ведь вас непременно послушает. Мы – одна из величайших семей королевства, мы ничего не приобретаем, устроив беспорядки, он может верить нашим советам.

– Он меня не слушает, – раздраженно произносит Эдвард Стаффорд. – Он никого не слушает. Ни королеву, ни меня, никого из великих мужей королевства, в жилах которых течет кровь не хуже, а то получше, чем его, которые знают, как и он сам, а то и лучше, как нужно править королевством. И я не могу просто пойти к нему. Он не пускает ко двору никого, если не уверен, что они не принесут с собой болезнь. А кто, как вы думаете, поставлен об этом судить? Даже не врач – новый помощник кардинала Томас Мор!

Я киваю сыновьям, Монтегю и Артуру, чтобы они оставили нас. Высказываться против кардинала, возможно, и безопасно; в стране не так много лордов, которые не высказываются против него. Но я предпочту, чтобы мои сыновья этого не слышали. Если их спросят, они смогут честно ответить, что ничего не слышали.

Они оба колеблются, не желая уходить.

– Никто не может сомневаться в нашей верности королю, – говорит за обоих Монтегю.

Герцог Бекингем нехотя смеется, и его смех больше похож на рычание.

– Пусть лучше никто не сомневается в моей, – говорит он. – Род мой не хуже, чем у короля, по сути, даже лучше. Кто верит в верность трону сильнее, чем особа королевской крови? Я не бросаю королю вызов. Я никогда бы этого не сделал. Но я не уверен в побуждениях и в продвижении этого проклятого мясницкого сына.

– По-моему, милорд дядюшка, отец кардинала был купцом? – осведомляется Монтегю.

– Какая мне разница? – спрашивает Бекингем. – Швец, жнец или нищий? Раз уж мой отец был герцогом, и его отец тоже, а мой прапрапрадед был королем Англии?

Бишем Мэнор, Беркшир, лето 1518 года

Королевский рыцарь-вестник подъезжает к моим воротам, за ним с полдюжины йоменов стражи, он смотрит на новую кладку, на которой над дверью красуется мой гордый герб, и спешивается. Его взгляд окидывает заново перестроенные башни, красивые крыши с замененной черепицей, лужайки, сбегающие к широкой реке, хорошо вспаханные поля, стога сена, золото пшеницы и щедрый зеленоватый блеск ячменя на полях. Он подсчитывает, – я знаю, пусть и не вижу алчности в его глазах, – насколько богаты мои поля, упитан мой скот, насколько процветает эта обширная холмистая земля, которой я владею.

– Добрый день, – говорю я, выходя из главной двери в платье для верховой езды, в простом чепце – воплощение трудолюбивого землевладельца, управляющего многими землями.

Он кланяется очень низко, как и должен.

– Ваша Светлость, я прислан королем, чтобы сообщить, что он приедет погостить у вас восемь ночей, если в деревне нет болезни.

– Мы все здоровы, хвала Господу, – отвечаю я. – Короля и двор здесь с радостью примут.

– Вижу, вы можете их принять, – говорит он, оценивая размеры моего дома. – Мы в последнее время останавливались в куда более скромном жилье. Могу я поговорить с вашим управляющим?

Я поворачиваюсь и киваю, чтобы Джеймс Апсолл вышел вперед.

– Сэр?

– Вот список требуемых комнат, – рыцарь-вестник вытаскивает из внутреннего кармана куртки свиток. – И мне нужно будет осмотреть всех ваших конюхов и домашнюю прислугу. Мне нужно лично убедиться, что они здоровы.