Будучи назначенным на одну из главных ролей в репетируемом действе, Вавилов в своем большом центральном докладе умудрился свести на нет весь идеологическо-политический порыв мероприятия, свернув, образно выражаясь, с темы «разоблачения вредителей» на тему «повышения надоев». Требования усилить идеологическую составляющую своего доклада он по сути игнорировал, подготовка затянулась, а затем совещание и вовсе как-то незаметно и без объяснений отменилось (скорее всего, под влиянием физиков-ядерщиков, как раз в это время заканчивавших первую отечественную бомбу). Общепринята точка зрения, что без пассивного сопротивления Вавилова такого благополучного финала могло бы и не быть. Ученому совету ФИАНа пришлось, правда, провести в мае 1949 г. специальное заседание, посвященное «космополитическим ошибкам» ряда сотрудников института. Вавилову и тут удалось соблюсти видимость следования в русле общегосударственной кампании, никому при этом не сломав карьеру и жизнь. Летом 1950 г. он как президент Академии наук вынужден был поучаствовать еще и в «Павловской сессии», также проведенной в целях борьбы с влиянием Запада на советскую физиологию и психиатрию.

Еще в юности Вавилов прочитал книгу Вл. Ильина (псевдоним Ленина) «Материализм и эмпириокритицизм», и это позволило ему, став профессором-ударником, не кривя душой писать статьи о вкладе Ленина в физику. Так же повезло Вавилову с Ломоносовым. Вавилов считается одним из крупнейших специалистов по его творчеству: переводил Ломоносова с латыни, инициировал издание его малоизвестных трудов, писал о нем статьи. Причем – это важно отметить – все главное в этой области он успел сделать до того, как Россия была объявлена «родиной слонов» (родиной первого паровоза, первого радио и т. п.), а Ломоносов – величайшим научным гением всех времен. Еще в 1936 г. Вавилов опубликовал работу «Оптические работы и воззрения М. В. Ломоносова», еще в 1940 г., будучи председателем Комиссии АН СССР по истории академии, инициировал издание сборника «Ломоносов» (и был редактором первых двух томов), еще в начале 1945 г., до старта антизападной патриотической истерии в стране, опубликовал несколько юбилейных статей о Ломоносове («Великий русский ученый», «Ломоносов и русская наука» и т. п.). Когда во второй половине сороковых Ломоносова подняли на знамя борьбы с космополитизмом, Вавилов написал всего одну новую статью о нем («Закон Ломоносова»[249], 1949) и в основном участвовал только в организации связанных с Ломоносовым мероприятий (очередное переиздание его трудов, проведение Ломоносовских чтений и конференций, открытие Музея Ломоносова и т. п.).

В декабре 1948 г. Вавилов был назначен главным редактором второго издания Большой советской энциклопедии. Сохранились воспоминания, насколько серьезно он отнесся к этой обязанности: лично читал все статьи, подбирал репродукции (высокий уровень материалов по истории европейского искусства – несомненно, также заслуга С. И. Вавилова). Вавилов успел подготовить к печати первые семь томов из пятидесяти.

Также отмечается, что Вавилов был среди инициаторов начала микрофильмирования литературы в СССР ([Франк, 1991], с. 243).

При всей свалившейся на него «общественной нагрузке», Вавилов писал книги по оптике. В 1949 г. вышла научно-популярная книга «О „теплом“ и „холодном“ свете» [Вавилов, 1949а]. В 1950 г. – монография «Микроструктура света» [Вавилов, 1950].

В сороковых годах Вавилов продолжал писать и философские статьи. Работ, в которых речь не идет в основном о мудрости книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», он написал всего четыре (последняя – «Физика Лукреция» – была опубликована в 1946 г.). Зато на тему «Ленин и физика» Вавилов опубликовал около десяти лишь немного отличающихся названиями статей. Его доклад на Общем собрании Академии наук «Ленин и современная физика» (1944) стал вообще «бестселлером» – был упомянут и процитирован в газете «Правда», издан отдельной брошюрой и тут же полностью перепечатан огромными тиражами (в книге и в пяти журналах). В первой половине 1945 г., вплоть до избрания президентом АН СССР, Вавилов возглавлял сектор философии естествознания в Институте философии АН СССР[250].

Также во второй половине сороковых годов он опубликовал за своей подписью несколько десятков статей вроде «Ученые оправдают доверие товарища Сталина» (1946) или «Наука Сталинской эпохи» (1949) и произнес не поддающееся подсчету количество речей на всевозможных публичных мероприятиях – от встреч с избирателями до торжеств в связи со 150-летием со дня рождения А. С. Пушкина.

В 1945 г. Вавилов был назначен заместителем председателя секции физики, математики и астрономии Комитета по Сталинским премиям, с 1947 г. он стал членом Комитета по Сталинским премиям в области науки и техники, а с 1949 г. – председателем физической секции Комитета по присуждению Сталинских премий. С 1950 г. входил в Президиум Советского комитета защиты мира.

В последние годы Вавилов все чаще болел, все больше времени проводил в санаториях и на даче. Сотрудница лаборатории Вавилова в ФИАНе вспоминает ([Франк, 1991], с. 224): «…в 9 часов 30 минут черный „ЗИС“ подъезжал к подъезду института. Неторопливо, с огромным толстым портфелем в руке, вылезал из машины С. И. Вавилов и медленно поднимался по ступенькам. Здесь обычно его „перехватывал“ Александр Михайлович Роговцев[251], старейший механик института, знавший Сергея Ивановича еще с его студенческих лет. А. М. Роговцев „отбирал“ у Сергея Ивановича портфель, при этом происходил примерно такой диалог на басовых нотах: „Ну, что ты, Михалыч! Я сам“. – „Нет уж, извини, Сергей Иванович, это моя забота“. А. М. Роговцев относил портфель в кабинет С. И. Вавилова на четвертый этаж, а сам Сергей Иванович поднимался по ступенькам наверх, заходя по пути в свою лабораторию. [Примечание редактора. Здесь была небольшая хитрость с нашей стороны. В последние месяцы жизни тяжело больному Сергею Ивановичу было мучительно трудно подниматься по лестнице в зимнем пальто и с тяжелым портфелем. Однако он категорически отказывался от какой-либо помощи с нашей стороны]».

Сердечные приступы стали случаться все чаще, повторялись в присутствии свидетелей, на работе.

25 января 1951 г. Сергей Иванович Вавилов умер от инфаркта. Вскрытие показало, что до этого он перенес их еще восемь или девять.

«Для людей»

О политике в «поздних» дневниках Вавилов писал так же редко, как и в «ранних». Но две общественно значимые темы в записях 1939–1950 гг. все же отчетливо звучат: война и руководство Академией наук.

Переживания Вавилова по поводу поражений первых лет войны, эвакуации, блокады Ленинграда, радость от изменения ситуации и, наконец, победы – совершенно естественны и неоригинальны: те же, что и у всей страны. Единственное, что нужно отметить, – усиление под влиянием мировой войны «общемировой», «геополитической» темы в размышлениях Вавилова. «Что будет с людьми после войны? Постепенное распространение коммунистического строя? Новая война с ракетами и урановыми бомбами?» (21 января 1945). «Коммунизм на всей Евразии в ближайший десяток лет несомненен для меня» (1 февраля 1945). «…в мире ‹…› пошла настоящая буря. Должен он перемениться и стать, вернее всего, коммунистическим»