– Доши чена?[53] – спросил Маслов на жаргоне, показывая рукой, что берет.

– It is very dear for you[54], – нахально ответил старший торговец.

Уже все знали, что у пленных были деньги, но больше не осталось.

Сибирцев, примерно зная цены на хорошее мясо, вынул два больших мексиканских доллара, оба с клеймами банкирской фирмы мистера Вунга, кинул их на колоду и велел отвязать свиное стегно и выбрал кусок говядины.

– О-е-ха! – китаец сразу засуетился. – Пожалуйста, пожалуйста! – вмиг меняясь, весело сказал он и снял куски.

Тут же, на открытом воздухе, пошла и варка и парка.

Китаец спросил, что готовить из свинины и что из говядины. Разрубил мясо, двое китайчат живо измололи его в большой мясорубке, раскатали уже готовое тесто из отличной белой крупчатки. Молодой китаец – видимо, старший сын хозяина, повар – изрезал говядину на куски. Китайцы живо разложили начинку с луком и завернули огромные пельмени, величиной с пирожок. Сам хозяин стал бережно укладывать их на деревянную решетку на горячий пар над котлом. Все прикрыли деревянным колпаком и полотенцем. Даже самовар есть у этого лавочника! А китайский самовар – роскошь богатых домов.

Молодой повар заварил в самоваре тончайшие ломти говядины, как и попросил Алексей. Он впервые видел приготовление этого роскошного кушанья, когда был в конторе у мистера Вунга.

Матросы помогали хозяевам: резали лук, катали тесто. Народу много, и работы много. Грамотеев готовил паровые пампушки. Мартыньш крошил курицу. Где-то уже побывали наши матросики и чему-то научились. Не у тех ли лодочниц с валло-валло и юли-юли?

Целая гора пирожков появилась перед рассевшимися на циновках. Ложка у матроса всегда с собой за голенищем сапога. Поначалу получили по чашке цаху – супа, или селянки-скороварки. На ложку попадался и свиной жир, и кусок мяса или курицы. Но это не пропастина, сами выбирали продукты.

Китайцы догадывались, что времени терять нельзя, матросы спешат; Купер – белый дьявол, опоздать опасно.

Каждый едок зажал в кулаке по пучку зеленого лука. Запили зеленым чаем, поблагодарили хозяина.

Перекрестились. Надели фуражки и пошагали к Куперу.

– Английска адмирала один фунт стерлинг, – пошутил, прощаясь, китаец-хозяин, – ваша приятель, лейтенанта, один шиллинг.

Китайцы, как заметно, знали всех офицеров. Они Николая Шиллинга недолюбливали. Впрочем, барон не давал спуска никому, даже перед Стирлингом и Эллиотом не ударил лицом в грязь, поддерживая престиж России.

На прошлой неделе, когда речь зашла о посылке первой партии пленных матросов на работу на доки, Пушкин велел Алексею Николаевичу съездить к Куперу и договориться обо всем.

На вопрос об условиях и оплате Купер ответил, что еще рано решать, надо посмотреть, что сумеют делать и как работают. Тогда известно станет, кого и куда определять и сколько кому платить.

Ничего не скажешь! Люди дела! Нельзя и заикаться, мол, извольте сначала накормить.

Не будешь же на доках жаловаться хозяину или мастеру, что их же адмирал морит наших людей голодом. И что с утра они щелкают зубами как волки. Ведь все согласно закону. Тяжелы колеса казенной бюрократической машины. Горе тому, кто под них попадет, да еще на чужбине, где сердца еще черствей наших и никого не разжалобишь. Да, он прав! Покажи, как работаешь!

Придя под навес, где протянулась череда горнов и наковален, матросы, как всегда перед работой, снимали верхние рубашки, аккуратно укладывали их в отделения на полке. Надевали на себя старую рабочую одежду из почерневшей парусины.

Мастер за столом в конторке передал унтер-офицерам чертежи и размеры поковок. Алексей Николаевич переводил и пояснял. На тачке китаец подвозил чушки железа. Горны запылали, задышали. Другой китаец крутил поддувальное колесо. Струи воздуха ударили, раздувая пламя. Понемногу краснели железные слитки. Кузнецы и молотобойцы надели фартуки и встали к наковальням. Васильев захватил горячий слиток огромными щипцами и кинул на круглый стальной стан. Ударили молоты. Васильеву сегодня надо отковать части руля. На соседнем горне Мартыньш кует скобы для крепки деревянного судна. Куются звенья пароходной цепи. Еще заказана обшивка для форштевня деревянного судна, клепки разных размеров для железного парохода, гвозди, штыри; работы много. И нельзя сказать, что работа скучная. После того как у входа на доки поели у китайца – не пожалел Сибирцев и расплатился из своих десяти фунтов за еду, чтобы не ныть, – работать можно, сегодня покажем.

Васильеву начинает тут нравиться. Под соседним навесом китайцы формуют землю. Сибирцев сказал, будет отливаться вал для парохода. Будто он слыхал, что валы для винтовых железных судов получаются из Англии, но и тут их отливают и обрабатывают. В литейной металл варился в печке вроде нашей пудлинговой. Мастер в черных очках подходил к заслонке и заглядывал. Дальше молотами и кувалдами бьют здоровенные полуголые китайцы, «глухари» – как у нас называют клепальщиков железных судов. Оттуда идет сплошной гул и грохот – такой, что глохнешь.

Пришел высокий инженер в усах, постоял у горна, доброжелательно заметил Сибирцеву:

– Good work![55]

– Китайцы, за немногими исключениями, слабы для кузнечной работы, делают аккуратно, но медленно, – пояснил мастер.

Матросы сильно, удало били вперебой малыми и большими молотами. Мехи дышали и свистели, уголь разгорался все сильнее, тела обливались потом, рубахи затекали и чернели. В промежутки между поковками рабочие отдыхали, старались отдышаться, пили воду из кадушки. Знали, что вода здесь дорогая, ее не хватает. Китайцы на плечах принесли хорошую, ключевую или колодезную, в кадке на двух шестах.

– А ну, братцы... кузнецкую!

запел Маточкин.

Пошла работа! Как паровоз поехал!

– Работаем не для себя, Алексей Николаевич, – сказал Васильев, когда шли с доков.

– Отец меня учил, на кого бы ты ни работал, должен работать хорошо, – сказал Мартыньш.

Сибирцев в парусине, как матрос, но в погонах и белой фуражке с козырьком. Офицер виден по выправке, по легкому шагу, заметно, что тяжелый груз не носит годами. Впрочем, и матросы сегодня легки на ногу и в выправке не откажешь, все подобраны и выучены в гвардейском экипаже.

Теплынь, хорошо тут, сейчас все бросятся купаться.