Пока Савинов размышлял, противники удивили его еще раз. Седой, уже почти войдя в клинч, вдруг двинул Василько локтем в челюсть. Тот закрылся ладонью и мгновенно пробил седому серию ударов в корпус и голову, напоследок лягнув его ногой в бедро. Причем бил не только кулаками, но и ребром ладони. Седой успешно защитился, пропустив, правда, первый удар в «солнышко».

Звук был, как будто кулак угодил доску. Эффекта никакого, зато Василько разорвал дистанцию и принялся обрабатывать противника короткими точными ударами рук и ног. Тот спокойно блокировал, понемногу отступая. Василько, стараясь достать его, увеличил длину атаки. Но седому только это и нужно было. Улучив момент, он нырнул под очередной удар и, рванувшись вперед, врезался плечом в живот противника. Ухватил под колени и опрокинул. Зрители снова завопили, а борьба продолжилась в партере.

Больше всего это напоминало греческий панкратион. По крайней мере, примерно так Савинов и представлял его, читая книжки, ссылавшиеся на античных авторов. Правда, здесь все было более корректно и бескровно. Ни выбитых зубов, ни сломанных конечностей… Борьба тем временем завершилась ничьей. Поединщики поднялись с земли и обнялись. Им тут же поднесли ковш с каким-то питьем, и они с удовольствием к нему приложились.

Почему-то все увиденное настроило Сашку на философский лад. Он присел в тени парапета прямо на доски настила и с наслаждением вытянул ноги. Подумалось, что ослаб он капитально. А ведь провалялся в постели всего две недели, не больше. Неясно, чем там его лечили, но раны заживали на удивление быстро. Может, конечно, свежий воздух, хорошее питание… Ну, ослаб, так ведь кровопотеря-то была – о-го-го! И плюс эти метания между миров. Нагрузка на психику сокрушительная. Одно время Савинов даже боялся спать: вдруг снова потащит? Но самое паршивое было в том, что ему действительно хотелось туда, на Ту войну. Не оставляла мысль, что он просто сбежал сюда, как в санаторий… Хотя хорош курорт, где тебя всю дорогу пытаются проткнуть острыми металлическими предметами!

Вернуться и продолжить сражаться с фашистами требовал долг. Хоть Ангус и утверждал, что наши победят… Но когда? И какой ценой? В сводках этого не писали, но Савинов знал, что его уникальный боевой счет в двадцать два сбитых самолета для немецких пилотов – рядовой результат. Что у них есть летчики, личный счет которых приближается к сотне.[71]Он сам видел отметки побед на килях их «Мессершмиттов»… Он, Сашка, мог сражаться с ними на равных, по крайней мере с большинством из них. Но общий уровень подготовки немецкой авиации оставался более высоким даже к середине сорок второго. Плюс превосходство в технике. Правда, не подавляющее и не во всем…

Конечно, силы со временем выравняются. Но какой это будет стоить крови? Имеет ли он право оставить своих товарищей сражаться против матерого врага? И решает ли хоть что-нибудь присутствие на фронте еще одного, пусть даже опытного, летчика? Что там утверждает марксистско-ленинская теория о влиянии личности на историю?

Сашка сидел, уронив голову на грудь. Мысли тяжко ворочались в голове, путались, обрывались, всплывали снова. Ясно, что надо принять решение. Но какое? Если он уйдет, то не будет ли это предательством по отношению к Ярине? «Бу-дет!» – откликнулось в груди сердце. Ведь он обещал защищать ее и хранить! Он принял ее любовь! И – обманет? Как обманет людей, что пришли в его дружину: Рысенка, Потеху, Позвизда, Ратимира и десятки других. Они поверили, а он… А как же с монголами? Как быть с тем, что через два десятка лет какой-то степняк сделает из черепа Святослава чашу? Плюнуть и забыть? Ах да! Чаша ведь не оскорбление! По местным обычаям – честь!

«А мне плевать! Подло куражиться над трупом храбреца, пусть и побежденного!»

Сашка ругнулся сквозь зубы. Решения нет. Там – Долг. Здесь – Любовь и все тот же Долг.

Думал долго. Наконец сквозь чехарду безответных вопросов на мягких кошачьих лапках прокралась мысль, что, если его комнату найдут пустой, поднимется переполох. Совершенно незачем причинять людям, которым ты дорог, лишнее беспокойство. Савинов, кряхтя, поднялся и потащился в свою «палату». Прокрался, никем не замеченный, по коридору и отворил двери. Первой, кого он увидел, была кошка Миав, умывавшаяся прямо посреди комнаты. Она прервалась на мгновение, укоризненно посмотрела на Сашку и продолжила туалет. Савинов осторожно прикрыл за собой двери и только тут заметил Ольбарда, сидевшего в кресле у постели.

– Выздоравливаешь? – спросил князь и усмехнулся. По его усмешке Савинов определил – разговор будет серьезный. Так и вышло…

Сегодня опять ночь,

Сегодня опять сны.

Как странно вращает мной

Движенье к весне от весны

Сеть черно-белых строк,

Телевизионная плеть.

Я так хочу быть тут,

Но не могу здесь…

Константин Кинчев

Отец присел на широкую лавку и строго посмотрел на Ярину.

– Ну что, егоза, думаешь: батька поможет. Придумает, как быть? Можешь не отвечать – по глазам вижу.

– Не могу я без дела сидеть, когда он там… Как подумаю…

– Ладно! Теперь вместе думать будем. А дело для тебя я найду. Думка одна есть… Только сперва мы с тобой поворожим маленько. Неча тебе у волхвов делать! Иль я не кузнец?[72]Да и ты у меня не без Дара уродилась. Вот свечереет, и посмотрим, как там и что. А пока сказывай, что видела. Только ничего не упусти, здесь всякая малость важна!

И она стала рассказывать. Про то, как встретилась с волками и какие они были непохожие на обычных серых. Как посмотрела им в глаза и поняла: беда приключилась! И ринулась она домой, уже зная, что должна немедля отправиться в Путь. Туда, к Нему. Отец молча слушал и хмурил мохнатые брови, а потом спросил: