Снег скрипел под ногами, и казалось, что этот звук разносится на многие километры. Ветер стих. Савинов шел по направлению к КП полка и думал о том, что вот скоро уже Новый год. А войне все ни конца ни краю не видно. И хотя фрицам сейчас крепко достается под Москвой – они вовсю отступают, бросая технику, – все же ясно, что это не окончательная победа. Ленинград в блокаде, и там, говорят, очень голодно. Киев занят немцами, Севастополь – в осаде. Балтфлот вмерз в лед на Неве, и корабли его используются как плавучие батареи… Союзнички же не торопятся со вторым фронтом – им самим не сладко. Англичане одну за другой огребают плюхи в Северной Африке, японцы напали на Перл-Харбор, и на Тихом океане тоже война. Чтоб ей ни дна, ни покрышки!.. А у нас – затишье. Оно понятно, что временное. Вот распогодится малость, и полетим на разведку, а то и штурмовку позиций. Фрицам вон тоже не сидится спокойно. Часа три назад слышен был гул моторов за облаками. Судя по звуку – «восемьдесят восьмой».[68]Ходил кругами, будто что-то искал, а потом вслепую сбросил пару бомб на взлетное поле. Промазал. Фугаски упали в лесок на окраине аэродрома. Но достаточно близко, чтобы заподозрить: кто-то фрицев навел. Сигнальных ракет не было, значит, должен быть радиомаяк. Комполка посчитал угрозу серьезной и вызвал командиров эскадрилий, чтобы силами БАО[69]и стрелков охраны, зенитчиков и части летного состава организовать поиск передатчика.

Сашка спешил: посыльный нашел его в блиндаже оружейников слишком поздно. На летном поле было пусто. Лишь темнели под деревьями ряды капониров с укрытыми в них самолетами. Шаги давались с трудом. Снега намело много, и унты погружались в него по самую меховую оторочку.

«Опять придется чистить взлетную полосу, – подумал Савинов. – Чертово влияние Гольфстрима! Это он тянет сюда циклон из Северной Атлантики. Правда, антициклон не лучше. Тогда будет еще холоднее, хотя, казалось бы, дальше некуда…»

Впереди в темноте возник световой прямоугольник. Смутная тень на мгновение заслонила его, и свет погас. Послышался гулкий хлопок закрывшейся двери. Кто-то вышел из командирского блиндажа, постоял, привыкая к темноте, и, завидев Сашку, быстро двинулся ему навстречу.

– Товарищ капитан! – крикнул человек, и Савинов узнал голос Сергея Воробьева – заместителя командира второй эскадрильи. – Комполка просил поторопиться! Только вас ждем!

– Понял! – крикнул Сашка и припустил бегом. Он уже ясно различал фигуру лейтенанта, одетого в тулуп. Воробьев остановился, поджидая Савинова, потом шагнул назад… Раздался резкий металлический звук, и из-под ног лейтенанта, взбив снежную пыль, взлетел небольшой темный предмет. Вспышка взрыва ослепительно сверкнула в окружающей тьме. С визгом прянули осколки. Ударная волна отшвырнула Сашку назад. Он пошатнулся, но удержался на ногах. В глазах плясали багровые круги. Сквозь них он смутно видел неподвижно распростертую фигуру Воробьева. Оглушенный, Савинов все же сделал пару шагов вперед… и замер. Так вот, в чем дело! Дверь в КП полка снова распахнулась. Оттуда бежали люди. Со стороны капониров послышался лязг затворов: часовые готовились поднять тревогу.

– Стойте! – заорал Савинов. – Здесь мины под снегом! – Все замерли. – Фриц сбросил «попрыгунчиков»![70]

– Вы целы, капитан? – послышался откуда-то сбоку голос комполка.

– Да! – хрипло ответил Сашка, хотя совершенно не был в этом уверен. По щеке текло что-то теплое. Он сорвал рукавицу и потрогал щеку. Длинный порез пересекал ее от носа до самого уха.

«Чуть выше – и в глаз… – рассеянно подумал Савинов. – Ох и наловчились фашисты! Пару фугасок сбросили так, для маскировки! А поле засеяли „попрыгунчиками“… Что-то мне везет в последнее время. Еще пару шагов, и прощай, Родина. Только раны на груди заживать стали, и – на тебе. Не к добру это…»

И тут сердце странно ворохнулось, и Сашка, еще не понимая, что происходит, кулем осел в снег. «Какие раны? Почему на груди?» Мысль потерянно плавала в голове, тычась во все углы, искала ответов, но Савинов уже знал. Раны действительно почти зажили, те раны, которые он получил в бою с фениями! Те раны, которые к ЭТОЙ войне не имеют никакого отношения! Голова закружилась, и Сашка почувствовал, что опрокидывается навзничь. Ночное небо медленно поворачивалось перед глазами. Кто-то подскочил, ухватил за ворот тулупа, затормошил, закричал:

– Он ранен! Санитаров! – Савинов слышал все это как сквозь вату. Ему хотелось остаться здесь, чтобы бить фашистских ублюдков до последнего вздоха, но он не мог, не хотел предать ЕЕ. Ведь Она будет ждать и надеяться… а здесь он все равно умер. Или умрет. Судьбу не обманешь…

Он смутно чувствовал, что его куда-то тащат. Уносят все дальше и дальше от… И тогда Сашка из последних сил закричал и рванулся, чтобы почувствовать холодеющим телом тепло ее сердца. Острое лезвие обожгло грудь, и в глаза ринулась тьма…

Хаген ухватил побратима за плечо, пытаясь удержать на ложе. Тот дернулся, как будто получил удар, и на щеке его сам собой раскрылся длинный порез. Хлынула кровь. Белая кошка, испуганно сидевшая в ногах Александра, с мявом рванулась прочь. Хаген дико посмотрел ей вслед, понимая, что не знает, как прекратить странный припадок, поразивший друга. Александр забился, крича что-то непонятное, и попытался встать. Хагену пришлось приложить все силы, чтобы удержать его.

– Позови Сигурни! – крикнул он стражу из русов, охранявшему дверь снаружи. И, слушая удаляющийся по галерее топот сапог, попытался сообразить, что же можно сделать. Раненый вдруг успокоился и лежал смирно. Видно было, как глаза его под веками быстро двигаются. За дверью раздались торопливые шаги. Хаген оглянулся, ожидая, что сейчас войдет Сигурни и… Тело побратима внезапно сделало мощный рывок. Рука Хагена соскользнула. Александр с воплем выгнулся, оттолкнулся сжатыми кулаками, пятками, затылком. Его подбросило в воздух, одеяло полетело в сторону. Хаген снова вцепился в него, навалился всем телом, пытаясь прижать к ложу. Тот неистово бился, исходя криком. «Не-е-е-ет!!!»

Сигурни вихрем ворвалась в покой, оттеснила Хагена в сторону и принялась что-то быстро делать с лицом Александра, тут поглаживая, там… Хаген растерянно стоял посреди комнаты, сжимая кулаки. Он столкнулся с неведомой бедой, и здесь его воинское умение и сила бесполезны.

Александр окончательно успокоился и лежал тихо. Сигурни занялась его пальцами – растирала, сдавливала, разминала ладони. Хаген смотрел, как она священнодействует, и едва не пропустил тот миг, когда побратим открыл глаза… Его взгляд был мертвым, невидящим, но в нем стояло такое отчаяние, что у Хагена перехватило дыхание.