Отчаяние вгрызалось в кости и даже то, что я успел до того, как он ее… Успел, да, но облегчения не было. И то, что мозги Преснякова разлетелись по стене, оставляя кровавые ошметки на красном кирпиче, не принесло удовлетворения.

Я хотел убивать его медленно. Ломать кости по одной, выдавить глаза голыми руками, вырвать каждый рыжий волосок на его башке — вот, что я должен был сделать, наслаждаясь воплями и мольбами о прощении. Застрелить его…

Это было слишком гуманно.

Твердая рука Старикова легла на плечо, я вздрогнул. С глаз спала красная пелена и, моргнув, я снова повернул голову.

— Мы начали драться. Он пырнул меня ножом, — быстро опустив взгляд на ногу, убедился, что попал как можно удачнее — рана неглубокая, — Я застрелил его, защищаясь.

— Все записал? — Андрей выдернул зубами сигарету из пачки и подкурил ее, выпуская дым в сторону, — Жди в машине, — скомандовал после кивка своему подчиненному.

Тот удалился, а Стариков подошел ближе, затягиваясь раз от раза и глотая сигаретный дым. Посмотрел на меня краем глаза, затем за мою спину, где стояла карета скорой помощи и тихо спросил:

— Она подтвердит твои слова?

— Да, — отрезал я, оборачиваясь и смотря на Илону, кутающуюся в одеяло.

— Уверен?

— Какая на хрен разница?

— Без ее показаний я не смогу тебя отмазать, — прошипел, бросая окурок в грязную жижу на обочине.

— Значит сяду, — вздохнул я, — Андрюх, спасибо тебе. Но я просто хочу, чтобы сегодняшний день закончился. Просто закончился.

Он потер затылок, и понимающе кивнул. Затем посмотрел на мою ногу:

— Иди уже. А то тебя ведет, как бы в обморок не упал.

Я отмахнулся и прихрамывая поковылял к машине. Головокружения не было, во всяком случае до тех пор, пока я не уселся на каталку в фургоне, которая, казалось, может развалиться под моим весом.

Илона куталась в одеяло, пока фельдшер смачивал в спирте марлевый тампон и стирал с ее лица остатки запекшейся крови. На разбитой губе разлился синяк, волосы спутанные и непривычно грязно-серого цвета. В небольшом окошке на двери, я увидел, как Стариков снова пошел в дом, а затем мое внимание привлек врач, принявшийся причитать над моей ногой.

Тихо всхлипнув, Романова вытерла нос ладошкой и посмотрела на меня. Отказавшись от госпитализации, я попросил зашить рану на месте и закрыл глаза, чтобы отвлечься от боли — не сильной, но дискомфорт она доставляла.

— Оля в курсе? — хрипло спросила Илона.

Я качнул головой и потянулся к заднему карману джинсов за мобильником. Романова выхватила у меня телефон, едва я набрал номер Лазарева.

— Игорь, привет. Не могу дозвониться до Оли, дай ей трубку, — чуть дрогнувшим голосом сказала она, а потом, видимо пока Лазарев искал жену, глубоко вздохнула и крепко зажмурилась, — Оль. Привет. Нет, все в порядке. Я с Тимуром, мы немного повздорили, но… Да, все хорошо. Прости, что не позвонила и не волнуйся пожалуйста. Я тоже скучаю. Пока.

Отключив вызов, она вернула телефон и положила голову мне на плечо. Я протянул ладонь и, переплетая наши пальцы, крепло сжал ее, жалея, что не обладаю возможностью вернуться назад, во вчера, и изменить все.

Если бы я только мог…

Если бы мог поступить иначе.

Если бы.

Илона, наши дни

Сидя в карете скорой помощи, я крепко сжимала ладонь Агеева, пока обрабатывали его рану. Ему наложили восемь швов, сделали повязку, предварительно вколов противостолбнячное и еще раз предложили поехать в больницу.

Он отказался.

Врач несколько раз задал мне вопрос о том, нужна ли мне «другая» медицинская помощь. Отрицательно помотав головой, я прислонилась к плечу Агеева и закрыла глаза.

В скорой было старенькое байковое одеяло, которое мне любезно отдали и в которое я куталась до тех пор, пока нас не отпустили. На замену ему пришел чей-то пиджак, который был велик и пах чужим терпким запахом, но я не обращала внимания. С трудом дойдя до машины, забралась на заднее сидение и уставилась в окно, разглядывая темные силуэты домиков, которые проплывали мимо и оставались позади.

Я гадала, сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в этом подвале? Сутки или пара часов — в памяти всплывал последний момент, когда я была свободна, когда я была… Собой?

Шею фантомно кольнуло, и я приложила заледеневшие пальцы к этому месту, пытаясь стереть ощущение. Но оно не проходило — снова и снова накатывала слабость, головокружение и перед глазами начало темнеть.

Часто моргая, я повернулась и посмотрела на Агеева — лишь размытый силуэт.

— Я не хочу домой, — прошептала Тимуру беспомощно и жалко.

Он, молча, кивнул.

Раньше я бывала у него — мельком правда. Сейчас я медленно обошла всю квартиру. Невидящим взглядом посмотрела на старый сервант с чешским хрусталем; пыльную люстру под потолком — несколько цепочек с соединенными стекляшками отсутствовали; другая пара была сбита и просто болталась на крючках.

Тимур разговаривал по телефону — сначала с Максом, потом с Игорем, затем еще с кем-то. Только следил за мной краем глаза, пока я ходила по комнате, а затем отвернулся к окну,

Высокая кровать со скомканным одеялом в спальне привлекла мое внимание, я забралась на нее и уткнулась лицом в постельное белье. Резкий контраст ароматов: мой — грязный, чужой и его — свежий, терпкий и знакомый, вызвал очередной приступ тошноты, и я подскочила на ноги, сбрасывая с себя пиджак и разорванную блузку. Направившись в ванную, встала под душ, включая горячую воду и начала снимать с себя одежду, бросая ее тут же — под ноги, не обращая внимание на клубящийся пар и жжение на коже. Обхватив себя руками, я судорожно вздохнула и смотрела, как по телу стекает серая вода, а моя одежда превращается в мокрую жижу, чвакающую под ногами.

Схватив с края ванны гель для душа, вылила половину на себя — на голову, грудь, руки и ноги, раздирая ногтями кожу, словно хотела вытащить оттуда запах подвала. Волосы я намыливала несколько раз, до тех пор, пока они не начали скрипеть и не превратились в сплошной колтун. Когда на мне не осталось ничего, кроме красных царапин и стекающей мыльной пены, я выключила воду и схватила полотенце, сложенное на стиральной машине.