Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отдаю ему косяк.
– Ты собираешься и дальше быть честным и рассказать об этом Гиду?
Брат ядовито улыбается.
– Я буду честным с Гидом, когда он решит быть честным со мной.
Что, черт возьми, это значит? Но я ничего не говорю, потому что пришел сюда не для того, чтобы наладить отношения между Истом и Гидеоном. Я пришел сюда, чтобы спасти свои с Истом отношения.
– Я был неправ, – говорю я ему.
Он морщит лоб.
– А в чем?
– Во всем. – Я беру у него косяк и делаю глубокую затяжку, от которой в голове становится легко и беззаботно. В дурмане я перечисляю те глупости, которые натворил в этом году. – Мне не следовало спать с Брук. Не следовало ничего скрывать от тебя. Не следовало скрывать это от Эллы.
Травка не только распутывает паутину моих мыслей, но и развязывает мне язык.
– Из-за меня она и сбежала. Я прогнал ее.
– Да, согласен.
– Прости.
Он не отвечает.
– Я видел, как сильно ты испугался, когда она уехала. Тебя это ранило. – Я поворачиваюсь, рассматриваю его застывший профиль и сам напрягаюсь, когда в голову приходит некая мысль.
– Ты любишь ее? – охрипшим голосом спрашиваю я.
Он резко разворачивается ко мне.
– Нет.
– Уверен?
– Я не люблю ее. Не так, как ты.
Я расслабляюсь, но лишь слегка.
– И ты заботишься о ней.
Конечно, заботится. Мы все заботимся о ней, потому что девчонка ворвалась в наш дом и вдохнула в него жизнь. Она принесла с собой огонь и сталь. Она заставила нас смеяться. Она дала нам цель: поначалу мы с братьями объединились против нее, но потом мы встали рядом с ней, оберегая ее, полюбив ее.
– Она делала меня счастливым.
Я беспомощно киваю.
– Я знаю.
– А она уехала. Оставила нас, ни на секунду не усомнившись. Как…
Как мама, заканчиваю я за него, и грудь пронзает нестерпимая боль.
– Ладно, проехали, – бурчит Ист. – Ничего страшного не случилось. Она опять с нами, и все хорошо.
Он лжет. Я точно знаю, что он все равно боится, что Элла в любую секунду может собрать вещи и сбежать.
Я тоже боюсь. С той ночи, когда мы целовались, Элла едва разговаривает со мной. С той ночи, когда она плакала. Плакала так сильно, что разбила мое гребаное сердце. Я не знаю, что сделать, чтобы ей стало лучше. Я не знаю, как помочь Истону. Или Гидеону.
Но я знаю, что дело не только в Элле. Боязнь Истона быть покинутым лежит гораздо глубже.
– Мама никогда не вернется, – выдавливаю я.
– Заткнись, Рид! Она мертва! – Истон смеется, но бесчувственным, тусклым смехом. – Я убил ее.
Господи!
– Сколько ты сегодня выкурил, братец? Потому что ты только что произнес полный бред.
Он мрачно смотрит на меня.
– Я никогда не был настолько в здравом уме. – Истон усмехается, но мы оба понимаем, что он не видит в этом ничего смешного. – Мама была бы с нами, если бы не я.
– Это не так, Ист.
– Нет, так. – Он быстро затягивается и выдувает очередное серое облачко. – Это были мои таблетки, мужик. Она взяла их и наглоталась.
Я внимательно смотрю на него.
– О чем ты говоришь?
– Она нашла мою заначку. За несколько дней до того, как умерла. Была у меня в комнате, собирала вещи в стирку, это дерьмо было спрятано в ящике с носками, и мама его нашла. Предъявила мне, забрала и пригрозила, что отправит меня в реабилитационный центр, если еще раз поймает с рецептами на наркоту. Я подумал, что она выкинула их в унитаз, но… – Он пожимает плечами.
– Ист… – Я обрываю фразу.
Он реально верит в то, что несет? Все эти годы он считал именно так? Я делаю медленный вдох.
– У мамы не было передозировки «Оксиконтином».
Истон прищуривается.
– Папа сказал, что была.
– Это лишь одно из успокоительных, которые она принимала. Я видел врачебное заключение. Она умерла от целой кучи разной гадости. И даже если бы это был окси, ты же знаешь, мама сама могла достать рецепт. – Я забираю косяк из его обмякшей руки и делаю глубокую затяжку. – И, кроме того, мы оба знаем, что это была моя вина. Ты сам так сказал – что я убил ее.
– Я решил сделать тебе больно.
– Сработало.
Истон изучает мой профиль.
– Почему считаешь, что ты виноват?
От стыда по спине бегут мурашки.
– Просто было ощущение, что я сделал недостаточно, – признаюсь я. – Я знал, что ты сидел на таблетках. Знал, что с Гидеоном что-то не так. За день до ее смерти они с папой ссорились из-за потасовки, в которую я ввязался. Мои драки не давали ей покоя. Мне слишком нравилось драться. Она это знала и ненавидела. Я… я просто добавлял ей стрессов.
– Она умерла не из-за тебя. Ее давно что-то мучило.
– Да? Что ж, тогда и не из-за тебя тоже.
Несколько минут мы сидим в полном молчании. Но сейчас в нем ощущается неловкость, и мою кожу начинает покалывать. Ройалы не сидят рядышком и не говорят о своих чувствах. Мы прячем их глубоко-глубоко. Притворяемся, что ничто не может задеть нас за живое.
Ист тушит косяк и убирает окурок в маленькую коробочку.
– Пойду в дом, – бормочет он. – Лягу пораньше.
Едва перевалило за восемь, но я не хочу задавать ему лишних вопросов.
– Спокойной ночи.
Он останавливается у черного входа.
– Подвезти тебя завтра на тренировку?
Я чуть не задыхаюсь от внезапного прилива счастья. Черт, я сопливый хлюпик, но… мы давно не ездили никуда вместе.
– Конечно. Тогда увидимся завтра утром.
Он исчезает в доме. Я остаюсь сидеть в кузове его пикапа, чувство радости и облегчения начинает рассеиваться. Всегда знал, что смогу наладить отношения с Истом. Теперь я рассчитываю наладить наши отношения с Эллой. И с близнецами. И с Гидом. Мои братья никогда долго на меня не злятся, как бы сильно я ни облажался.
Сидя здесь и обмениваясь признаниями с Истоном, я вспомнил, что по-прежнему храню секрет от папы. И, хуже того, я так отчаянно стремился сохранить его, что сам уговорил папу опять впустить Брук в нашу жизнь.
Меня вдруг начинает мутить, но это не имеет ничего общего с моими чувствами или выкуренной травкой. Брук вернулась, потому что я трус и побоялся признаться в своих ошибках. Почему я просто не послал ее куда подальше? Ну и что, если бы она на весь свет растрепала, что я – отец ее ребенка? Один тест на отцовство – и ее история полетела бы коту под хвост.