В один из таких моментов к ним подлетела Верка.

– Так и знала, что ты тут! – сообщила она Арине с довольным видом и ухватила её за рукав. – Идем! Дядька Аристарх с отцом Симоном тебя ждут.

– Зачем я им сдалась? – удивилась Арина, поднимаясь на ноги: если староста зовет, не откажешь. Да и Верка тянула.

– Да он… Ой, Андрей, ты чего? – Говоруха вздрогнула, выпустила-таки рукав Арининой рубахи, попятилась и обмахнула себя крестным знамением. – Да вот те крест, староста мне сам велел!

Арина едва сдержала улыбку: у Верки старый страх нет-нет, а все еще давал о себе знать. Андрей-то на нее просто вопросительно смотрит, а она уже невесть чего подумала…

– Вер, да Андрей тебя спрашивает – зачем Аристарх меня позвать велел? Или он не говорил?

– Ой, да разве ж я не сказала? – Верка с искренним изумлением всплеснула руками. – Вот трында-то заполошенная! Так Кузнечик же… И Андрея, наверное тоже надо?.. – задумалась вдруг она.

– Вер, да скажи толком, наконец!

– Да Тимофея нашего крестить! Макар крестным отцом будет, а как крестную мать искать спохватились, так Аристарх тебя и велел позвать… Я бы и сама, да нельзя же нам с Макаром вместе. Вот он и сказал – тебя. Ты же не откажешься? – тревожно взглянула она на Арину. – Хороший мальчонка-то…

Арина, растерявшаяся от внезапного предложения, посмотрела на Андрея. Он задумался всего на мгновение, потом чему-то усмехнулся глазами, кивнул ей одобрительно и поднялся на ноги, явно намереваясь идти с ними.

– Конечно, не откажу, Вер. И Андрей согласен.

В часовне отец Симон как раз подробно расспрашивал Тимку о том, каким молитвам учил его дед, и мальчишка с готовностью оттарабанил «Отче наш», «Пресвятая Троице, помилуй нас» и «Богородице Дево, радуйся». На Символе Веры, правда, в двух местах запнулся, но священник подсказал ему, а в конце доброжелательно покивал головой, повернувшись к будущим крёстным:

– Учили отрока хорошо, но и вам забот хватит. Вы обязанности его духовных родителей на себя берёте и вам теперь из сего отрока доброго христианина растить надлежит.

Но больше всего его почему-то заинтересовало, кто и как проводил службы в небольшой христианской общине, собранной в таинственной мастеровой слободе. Об этом отец Симон выспрашивал очень дотошно, особенно про крещение новых членов общины: детишки-то в семьях христиан-мастеровых рождались. Арина никак не могла понять, зачем ему это всё надо – ну, не из-за занудства нрава же? Впрочем, отец Симон достаточно быстро разрешил это недоумение: по каким-то мелким подробностям, которые назвал ему отрок, вспоминая крещение младших братишек и сестрёнок в семьях своих друзей, он определил, что обряд крещения тот всё-таки прошёл, но не до конца. Оставалась самая малость – но самая главная, которую мог провести только рукоположенный священник: помазание священным елеем. А на это времени надо гораздо меньше, не то что с лесовиками, которые про веру Христову почти ничего не знали.

В общем, пришлось Арине спешно шить Тимке крестильную рубаху – еле-еле управилась к назначенному священником сроку. О том, что именно ее крестник станет причиной многих удивительных событий, она в то время, пока шила-вышивала, даже представить себе не могла.

После того как, наконец, разобрались и с гостями, и с многочисленными крестинами, основной заботой для всех в крепости стали охота, рыбалка и грибы, благо они после дождей полезли, как хорошее тесто из кадки. Холопские детишки едва успевали лукошки таскать, а девки, в свободное от учебы и стояния на постах время, помогали управляться с заготовками. Сенькин десяток тоже без дела не оставался: и на тех же постах стоял, и вестовыми их гоняли, и по хозяйству помогали. А вскоре прибыли раненые с Княжьего погоста. Они же принесли весть, что купеческий десяток пропал. Живы, но где теперь блуждают – неведомо. Арина-то радовалась, что Гринька с Ленькой в безопасности, а тут вон какая беда!

Впрочем, спустя еще несколько дней прибыла ладья из-под Пинска – тоже привезла раненых. Самых тяжёлых, правда, в Ратном оставили, под боком у Настёны, а к Юльке мать отправила тех, кто потихоньку на поправку шёл. Девки из лазарета почти не вылезали – вот когда им Юлькины уроки пригодились!

Вот с ранеными-то и вернулись в крепость пропавшие купчата. Правда, называть их так теперь ни у кого язык не повернулся бы. Арина своих братьев едва узнала: вытянулись ещё выше (хотя, казалось бы, куда уж больше-то? и так на голову Арину переросли!), исхудали. И лица совсем не мальчишеские – сразу видно, что досталось им крепко.

Спасаясь от медведя, встреченного на берегу, они потом еще долго кружили по лесу почти на одном месте – искали друг друга. Только чудом с сотней разминулись. Голодать не голодали: осенью в лесу разве что совсем дурной голодным останется. Если бы не раненый Осьма на руках и не лихое время, когда с чужими людьми лучше не встречаться, так и ничего бы страшного, конечно.

Пока Стерв их всех разыскал и вывел к Горыни, сотня ушла дальше, и пришлось мальчишкам добираться до крепости самостоятельно. На берегу набрели на разграбленную ляхами весь. Людей там не оказалось – то ли в полон всех угнали, то ли сами ушли от греха и возвращаться пока опасались, зато нашлась брошенная в кустах долбленка. Осьме к тому времени совсем стало худо, так что тащить его на руках дальше – почти верная смерть.

Поэтому Ленька и Гринька решили рискнуть – спуститься вдвоем по реке к Давид-Городку, в надежде на то, что хороший знакомый, купец Ефим Сорока, сумел спастись во время нападения и не откажется помочь. Ну, или еще к кому из знакомых обратиться – Гринька с отцом там неоднократно бывал, да и к ним в Дубравное по делам тамошние купцы, случалось, заезжали. К счастью, Сорока оказался жив и на месте: купец успел вовремя спастись за стенами и в помощи не отказал – с их покойным батюшкой дружен был, дела общие вел, да и Ленькиного отца, дядьку Григория, знал неплохо. Вот он, едва выслушав отроков, и позаботился снарядить насад, дал им своих гребцов и кормщика, а они доставили всех кружным путём до Княжьего погоста, по дороге подобрав в условленном месте остальных. Ну а на Погосте ребят и вовсе, как своих встретили, даже где-то знахарку для Осьмы сыскали (не Настена, конечно, но тоже неплохо с ранами управляется, как выяснилось). А тут и ладьи с ранеными под Пинском подоспели.

Радость от встречи с братьями омрачали новости, привезенные прибывшими на ладье. Рассказывали, что в бою под Пинском полегло не менее половины отроков, а ещё не все раненые пережили дорогу домой – привезли матерям изувеченные тела сыновей…

Страшно представить, какой вой стоял в Ратном, в семьях, которые узнали о смертях своих детей. Из холопства, конечно, они их своими жизнями выкупили, но сыновей-то не воротишь. А ведь были еще и такие, кто выжил, но на всю жизнь остались калеками. Совсем же мальчишки…

Арина тихо радовалась, что после смерти отца Михаила отпала необходимость ездить на службу каждое воскресенье, да и дел в крепости столько, что некогда кататься туда-обратно: не хотела она глаза тех матерей видеть, ей своего горя от потери близких хватило… Правда, Михайла передал наказ, чтобы всех увечных отроков в крепость забирали, как только Настена позволит, мол, вернется – и им дело по силам найдет непременно, не бросит.