Уж когда она успела запустить в Ратном слух, что умудрилась поладить аж с самим Андрюхой Немым – грозой и ужасом тамошних баб, про то только она одна и ведала. Ну, может, еще жена Фаддея Чумы кое о чем догадывалась, ибо в благородном и возвышенном искусстве запускания сплетен ничем от Верки не отличалась. И обе они прекрасно умели оборачивать себе на пользу любые слухи.

В первый же вечер, после того как все более-менее устроились, Говоруха собрала наиболее толковых односельчанок.

– Значит, так, бабоньки! Сами понимаете, лясы нам точить некогда – забот полон рот, так что запоминайте с первого раза, что я вам щас скажу… – Верка покровительственно оглядывала слушательниц и многозначительно молчала, дожидаясь тишины и откровенно наслаждаясь общим вниманием. – Долго рассусоливать не буду, вы бабы все смысленные, что у нас в крепости делается, видели. Стены недостроены, работу пришлось прервать чуть ли не на полувздохе, так что канав изрядно успели вырыть, да и бревен вокруг полно. Споткнуться, упасть и зашибиться – раз плюнуть. Мужи, сколько могли, сегодня брёвна растащили поближе к стенам, и мостки из досок через канавы перекинули – но только туда, куда ходить можно. Ежели где нету – значит, вам и самим туда соваться незачем, а детей отпускать и вовсе опасно. Все поняли? – она еще раз обвела взглядом собравшихся.

Бабы ответили невнятным гулом, который Говоруха благосклонно приняла за согласие и продолжила свои объяснения. Если закрыть глаза и не вслушиваться слишком внимательно в ее слова, а также пренебречь таким пустяком, как высокий женский голос, можно было бы подумать, что перед бабами непонятно с чего держал речь ее рыжий тезка – настолько похожи были их интонации. Несколько раз она сбивалась с Луки Говоруна на Тита – наставник тоже был мастером говорить, и Верка с некоторых пор прилежно перенимала наиболее понравившиеся ей слова и обороты.

Впрочем, в этот раз долго разливаться она и в самом деле не стала: понимала, что измученным дорогой и неизвестностью женщинам не до нее. А чтобы ее слова запомнились, самое главное она припасла напоследок:

– Ну, про то, что мы с Андрюхой Немым помирились, вы все слышали, а его Арине я и вовсе самая близкая подруга, так что ежели кто чего сейчас не запомнил, я его попрошу – он вам все растолкует подробнее.

Сдавленное «свят-свят-свят» и «пронеси, Господи!» Верку вполне удовлетворило, а уточнять, что Андрей только сегодня утром в первый раз после ранения появился в крепости, да и то еле-еле пришел в себя после недолгого пути с посада, она благоразумно не стала.

Впечатленные наставлениями Говорухи бабы особых капризов или попыток самовольничать не допускали, благо, выделили им для житья всю бывшую девичью избу, даже из пошивочной Софья на это время свои иголки-утюги-выкройки убрала. Только деревянную бабу, которую Кузьма смастерил ей для примерки нарядов, оставила в углу да навешала на нее лоскутков – детишкам для кукол.

Еду из кухни женщины сами себе в девичью таскали – те, кому казалось диким питаться в общей трапезной; со стиркой управлялись Ульянины холопки, которым теперь не приходилось обстирывать отроков, а если еще чего кому требовалось – это у Ксении спрашивали. Там же при них и младший девичий десяток вертелся – Ксюше в помощь и на посылках у нее же. Детишкам на улице для забав и матерям для посиделок место отвели возле той же девичьей – благо, она в сторонке построена.

Тех баб, у кого срок уже большой или кто свое положение переносил тяжело, особо работой не трудили, только что за детворой следили да прибирались там, где сами и обитали. А те, кто скучал без дела, помогали в меру сил по хозяйству – кто Плаве на кухне, кто в пошивочной Верке, кто у Ульяны на подхвате. Вопросы при этом из ратнинских сыпались, как горох из прохудившегося мешка:

– А правда, что место на посаде под усадьбу дают всем желающим, кому сколько надо и задаром?

– А правда, что за то же место под усадьбу надо к Лисовинам в кабалу идти?

– А правда, что волхва по ночам из своей веси приходит и наводит на жителей посада порчу или, наоборот, отгоняет лесную нечисть?

– А правда, что волки, Прошкой обученные, сами ваше стадо стерегут?

– А правда, что Нинея обучила Аньку Лисовиниху оборачиваться лесной птицей, везде летать, все узнавать и волхве обо всем рассказывать? – об этом, правда, спрашивали шепотом и с оглядками.

– А правда…

И, наконец, самое главное и самое животрепещущее:

– А правда, что отрокам из Младшей стражи, когда они соберутся жениться, землю дадут – стройся, сколько душа пожелает, и на обустройство хозяйства всякого добра выделят, как Андрюхе Немому? И можно ли глянуть на его подворье? Ну, хоть одним глазком? Ну, хоть перед самым возвращением?

Арину, кстати говоря, подобными вопросами не донимали, да и вообще посматривали на нее со смесью откровенного любопытства, недоумения и плохо скрываемой опаски: «Чего это она в нем нашла и почему не боится? Может, тоже колдунья?»

Если раньше ее такое отношение задело бы, то сейчас ничего, кроме усмешки, не вызывало.

«Вот же дуры! А и пусть их, лишь бы ко мне со своими глупостями не лезли. Колдунья, значит? Ну и ладно. Завидуйте молча, бабоньки!»

Словом, после первой суматохи особых хлопот с ними и не случилось бы, кабы в первый же день по прибытии то ли из-за тряской дороги в телегах, то ли от переживаний сразу семеро баб не собрались рожать, причем трое – сильно раньше срока. Юлька было разбежалась забрать их к себе в лазарет, но нашла коса на камень! Бабы дружно встали на дыбы, причем не только роженицы, но и те, кому срок еще не приспел. Много чего ей наговорили…

– Рожать положено в бане! Ах, нет тут столько бань? А что у вас вообще есть?! В общий лазарет? Совсем девка рехнулась – там же мальчишки лежат! Вот когда рожать станешь, нас позови, мы тебя рядом с ранеными саму положим! На баб тебе наплевать – отроков пожалей, не выносят мужи бабьих криков!

Одну женщину Юлька бы уговорила, двух – сомнительно, но противостоять напору целой толпы быстро звереющих баб даже она, при всем своем упрямстве, не смогла. Тем более что Настена, по каким-то своим соображениям, роды принимать ей пока не дозволяла, разве что рассказывала все в подробностях.

Бани к приезду обоза из Ратного даже топить не стали: они хоть и располагались на острове, но на берегу, вне стен, а пока непонятно, что там с ляхами, Филимон запретил выпускать приезжих из крепости. Тем более, рожающих баб. Поэтому родственницы рожениц, с Веей во главе, быстренько освободили несколько небольших светелок, которые признали пригодными для самого ответственного в женской жизни действа, и приступили к их подготовке. Юлька пыталась было сунуться со своими указаниями насчёт чистоты, но ее тут же заткнули: «Свою мать рожать учи, а нас нечего!»

Больше всего женщин расстраивало, что только две из семи баб захватили с собой специальные родильные рушники; уж сами догадались или матери-свекрови в суматохе сборов сунули их – неважно. Служили те полотенца – длинные, с широкими вышитыми полосами узоров-оберегов по краям, не только для защиты рожающей женщины от всевозможных напастей: их перекидывали через балку, и во время потуг роженица что было сил вцеплялась в свисающие концы.