— Как вы можете быть в этом так уверены? Одного свидетельского показания недостаточно, чтобы обвинить человека в ереси.

— Вот как? Вы разве не замечали, что Леонардо всегда одевается в белое, как Симон в «Вечере»? Разве вам не известно, что он отказывается от мяса и практикует целибат? Вы когда-нибудь слыхали о его связи хоть с одной женщиной?

— Мы тоже носим белые рясы и постимся, падре Бенедетто. Кроме того, о Леонардо поговаривают, что он любит мужчин и не такой уж апологет целибата, как вы думаете, — отрезал приор, а юный Маттео смущенно отвел глаза в сторону.

— Говорят! А кто это говорит? Это пустые сплетни. Леонардо больше всего любит уединение. Он избегает парности, как чумы. Я утверждаю, что он презирает плотскую любовь так же, как и parfaits[42]катаров... Все сходится!

Приор не скрывал тревоги.

— Предположим, вы правы. В таком случае, как нам следует поступить?

— Для начала необходимо убедить падре Лейра в том, что Леонардо — еретик. Он — инквизитор и то, что он здесь находится, — милость Божья. Конечно же, ему известно о катарах больше, чем нам.

— А что потом?

— Задержать брата Гиберто и допросить его, что же еще?

— Это невозможно...

Маттео произнес это шепотом, не решаясь перебивать их. Хотя мальчик уже чувствовал себя намного лучше, он еще не закончил свой рассказ о происшедшем на Рыночной площади.

— Ты что-то сказал?

— Его уже невозможно задержать.

— Почему, Маттео?

— Потому что... — юноша запнулся, — окончив проповедь, брат Гиберто поджег свою одежду и сгорел на глазах у всех.

— Святой Боже! — одноглазый в ужасе прижал руку ко рту. — Вот видите, приор? Сомнений больше нет. Эндура[43]для него оказалась предпочтительнее нашего суда...

— Эндура?

Вопрос юного Маттео остался без ответа, повиснув в разреженной атмосфере библиотеки. Испросив разрешения удалиться для размышления, Бенедетто буквально выбежал из комнаты. Под впечатлением от рассказа Маттео он поспешил сообщить мне, что в Санта Мария делле Грацие до последнего времени жили по меньшей мере два bonhommes, как себя называли катары минувших веков.

Мне, как инквизитору, следовало об этом знать. Но одноглазый сделал ударение на втором открытии, которое, по его мнению, больше относилось к моей компетенции. Наконец-то удалось установить личность собеседника Леонардо за пасхальным столом «Вечери». Теперь было известно, кем на самом деле является человек в белых одеждах, протянувший руки к своим собеседникам, как будто предлагая им нечто и одновременно отвлекая их внимание от Христа. Это был Платон. Эти как нельзя более своевременные сведения помогли мне найти ответ на вопрос, который я искал со времени встречи с Оливерио Джакарандой. Присутствие в трапезной философа объясняло, почему маэстро да Винчи хранил в своей библиотеке полное собрание сочинений афинянина. Книги, которые в данный момент, несомненно, находились где-нибудь в дальнем углу особняка Джакаранды, где они будут преданы незаслуженному забвению.

Похоже, круг замыкался.

Гвардеец понтифика, держа спину прямо, как арбалет, указал магистру ордена доминиканцев направление, в котором тот должен был проследовать. Меры безопасности показались чрезмерными даже падре Торриани, которого люди Папы знали прекрасно. Но им были даны строгие указания. Только что умер от несварения желудка третий кардинал за последние шесть месяцев, и понтифик, которого многие обвиняли в этих внезапных смертях, распорядился провести некое подобие расследования, включавшее в том числе и ужесточение контроля за всеми входящими во дворец.

Обстановка была напряженной. Рим небезосновательно содрогался, когда Александр VI называл очередного кардинала. Все знали, что, если Его Святейшество возжелает имущества одного из своих подчиненных, все, что ему необходимо сделать, — это назначить его кардиналом, а затем тайно умертвить. Этому способствовали и законы: Папа был единственным законным наследником состояния всех представителей курии. В случае с Его Высокопреосвященством кардиналом Микиели, богатейшим патриархом Венеции, тело которого охлаждалось в папском леднике, карающая рука закона была безукоризненно точна.

Торриани без возражений подчинился новым правилам доступа в апартаменты Борджия. Миновав золотые ворота капеллы Санто Сакраменто, он наконец увидел их. Они расположились в третьей зале, возле окон восточного крыла, на их лицах отчетливо читалось странное экзальтированное выражение, а глаза были устремлены куда-то вверх. Вдалеке от тягот римской зимы маэстро Аннио де Витербо и Его Святейшество, оживленно беседуя, разглядывали фрески, которые, судя по всему, были окончены совсем недавно — они еще пахли лаком и камедью.

Гладко выбритый понтифик с сильной проседью в каштановых волосах был одет в длинную, до пят, сутану цвета вина, не скрывавшую, впрочем, его необъятный живот. Похожий на хорька Аннио был его полной противоположностью. Густая черная колючая борода начиналась у него сразу под острым носом, а большие и костлявые руки, торжественно воздетые к картинам, он, казалось, позаимствовал у огородного пугала.

Пламенная речь Нанни, как все именовали этого мудреца, раскатами летнего грома разносилась под сводами зала:

— Искусство — это самое сильное оружие, святой отец! Поставьте его себе на службу, и христианский мир всегда будет у ваших ног! Если вы его утратите, вас как пастора ожидает полный крах!

Торриани видел, что Александр VI молчаливо соглашается с оратором, в то время как его собственный живот начал подавать отчетливые признаки неудовольствия. Он слышал эту риторику уже много раз. Эта диковинная идея уже давно просочилась в Риме, а вместе с ней и лучшие представители флорентийской школы. Папа самолично переманил у Лоренцо де Медичи по прозвищу Великолепный целую армию живописцев — и все ради того, чтобы удовлетворить тайные желания Аннио. Не говоря уже о страданиях, которые испытывал Торриани, наблюдая за неслыханным ростом привилегий художников и скульпторов за счет священников и кардиналов. Раздосадованный пагубным влиянием этого подозрительного монаха из Витербо на Его Святейшество глава доминиканцев прикинулся рассеянным простофилей и обратился к начальнику гвардейцев с просьбой доложить о его прибытии — Магистр ордена Святого Доминика явился по требованию Его Святейшества.

Папа расплылся в улыбке.

— Наконец-то вы здесь, дорогой Джоакино! — воскликнул он, протягивая гостю перстень для поцелуя. — Вы прибыли весьма кстати. Мы с Нанни как раз обсуждали дело, которое вас так беспокоит...