– В здешней прокуратуре вам сообщили какие-то новости? – прямо спросил Кравченко.

– Меня не интересуют ни их домыслы, ни их версии. – Шерлинг махнул рукой. – Я сам юрист. И я сам способен оценивать факты и доказательства. Но мне нужна информация, понимаете?

– Ну? – Кравченко закурил.

– Вы оба сразу произвели на меня положительное впечатление, – сказал Шерлинг. – Еще там, в Праге. А здесь вы единственные, кто… В общем, от вас одних я услышал правду. Вы сказали, что мою жену убили. Я понял это сразу, как только увидел ее там, внизу, во рву. – Шерлинг прикрыл глаза рукой. На его запястье тикал дорогой швейцарский хронометр в платиновом корпусе.

– Что вы хотите от нас? – спросил Кравченко.

– Мне нужна информация. Любая достоверная информация. Я готов щедро платить вам за сведения, способные пролить свет на эту трагедию, – ответил Шерлинг.

– Вам надо, чтобы мы поработали для вас частными детективами? – спросил Мещерский. – Но мы не можем…

Кравченко под столом наступил ему на ногу.

– Пока мы не располагаем никакой другой конкретной информацией, кроме той… ну… по поводу коврика вашей жены, – сказал он.

– Вы умны и наблюдательны, возможно, вы узнаете что-то еще. – Шерлинг выпрямился. – Вы наверняка уже в курсе многих вопросов. Я хочу, чтоб вы знали – дороже жены у меня не было человека. Даже моя дочь, она… В общем, я заплачу за любую достоверную информацию. Если же мне назовут имя убийцы, я заплачу двойную, тройную цену.

– Хорошо, мы согласны, – решительно кивнул Кравченко.

– Вадик! – воскликнул Мещерский.

– Мы согласны, Павел Арсеньевич. – Кравченко щурился от дыма. – И вы правы, мы уже в курсе некоторых вопросов. Правда, мы еще не вполне понимаем, имеют ли они отношение к убийству.

– Что вам известно?

– Нам известно… ну, женщины, сами понимаете, страшные сплетницы… Например, нам известно, что у вашей жены в прошлом были близкие отношения с Шагариным. Елена Андреевна даже не сочла нужным скрывать от нас то, что она с мужем и вы с женой всерьез помышляли о разводе.

Шерлинг выпрямился.

– Что вам известно еще? – спросил он тихо.

Мещерский смотрел на него, и внезапно сомнение закралось в его сердце: да полно, так ли это все? Такой видный мужик, молодой еще, энергичный, перспективный. А Шагарин… Он же намного старше Шерлинга. Как же это Лидия Антоновна могла-то, а? Или причиной всего был голый расчет? Деньги? Богатство Шагарина?

– Прежде чем ответить, я бы хотел, чтобы ответили вы – правда это или нет? – спросил Кравченко.

– Что?

– То, что ваша жена вам изменяла?

– Эта история случилась давно, год назад. Все прошло. Лида… она увлекающаяся романтическая натура… У нас с ней был трудный период. Я был занят, не уделял ей достаточно внимания, и она… Черт, у Шагарина же в душе нет ничего святого! Он безжалостен к людям – в бизнесе, в жизни, в быту. Он не жалеет никого. Он думает только о себе. Так же безжалостно он поступил и со мной, несмотря на то что я был ему всегда верен, помогал в сложнейших ситуациях. Не предал его ни разу, а мог бы… Из прихоти он попытался украсть у меня самое дорогое – Лиду. Но я… на этот раз я не поддался, не уступил. Для моей жены это было самое настоящее наваждение. Но оно, слава богу, прошло. Почти совсем прошло… Мы не разошлись. Она осталась со мной, в моем доме.

– Но ваша жена приехала сюда именно к Шагарину, – сказал Кравченко. – Это так или не так?

– Я не знаю. Она хотела увидеть Нивецкий замок. – Шерлинг отвел глаза.

– Тут кое-кто уже связывает гибель вашей жены с Шагариным.

– Кто?

– Олег Гиз, – ответил Кравченко. – Имели мы с ним один странный разговор.

– Ваша жена посещала какие-то его сеансы, да? – спросил Мещерский.

– Он был ее психоаналитиком.

– Психоаналитиком? Вы же с Андреем Богдановичем, помнится, называли его колдуном, медиумом.

– Он зарабатывает деньги разными способами, в том числе и оголтелым мошенничеством, – зло отрезал Шерлинг. – Но Лида, вопреки здравому смыслу, всегда считала его своим психоаналитиком, чем-то вроде «Скорой помощи». Она ему очень доверяла.

– От него мы узнали, что ваша жена была дочерью священника.

– Какое это имеет сейчас значение?

– Для Гиза, кажется, большое, – ответил Кравченко. – Правда, пока не очень понятно почему.

– Он обожает пудрить мозги, – процедил Шерлинг. – Что вам еще известно о нем?

– Он мастерски рассказывает разные истории о прошлом. Вообще он кажется больше мистиком, чем прагматиком, реалистом.

– Я же сказал, его хлебом не корми – дай только попудрить мозги доверчивым профанам.

– Он приехал в замок как раз перед убийством, – отметил Кравченко.

– А вот это уже факт более существенный, – Шерлинг кивнул. – Его стоит взять на заметку.

– Павел Арсеньевич, вы сами кого-нибудь подозреваете? – спросил Кравченко.

Шерлинг молчал.

– Вот, например, Елена Андреевна…

– Лена?

– Согласитесь, у нее был веский мотив для убийства вашей жены. Ревность. Устранение соперницы.

– Ревность… Да, Лена немало пережила.

– Вы ее не подозреваете?

– Здешняя прокуратура как раз по схожему мотиву, кажется, подозревает меня в убийстве Лиды, – глухо ответил Шерлинг. – Впрямую это не было заявлено. Но я юрист, мне не надо объяснять азы в таких делах, как убийство.

– А вы к этому делу совсем непричастны, да? – тихо спросил Кравченко.

– Вы наглец, молодой человек.

– Но у вас же тоже был веский мотив, согласитесь.

– Вы наглец. Я даже жалею, что затеял этот разговор, пустился в откровенности.

– Если будет еще какая-то стоящая информация вроде коврика для йоги, мы вам обязательно сообщим, – хмыкнул Кравченко.

– Вы не можете этого понять. Я очень любил Лиду. Нас с ней венчали в церкви. Нас венчал ее покойный отец, он же и благословил нас. Нет, вы никогда этого не поймете. – Шерлинг тяжело поднялся со стула. – Неделю назад она пыталась покончить с собой, потому что… Нет, вы этого тоже не поймете. Я сожалею. Считайте, что никакого разговора между нами не было.

– Как хотите, – Кравченко пожал плечами. – Кстати, дополнительная информация к размышлению: на прямой конкретный вопрос вы нам так и не ответили. «Я очень любил» – это не ответ.

– Ты сам-то женат? – спросил Шерлинг уже совсем другим тоном.

– Да, а что?