При Горбачеве прибавилась еще одна служба – при знаменитом секретном чемодане. Операторы-связисты ездили с ним вместе с охраной. В Форосе, в гостевом домике, несли круглосуточную службу шестеро связистов – одни и те же, они не менялись. Руководил ими средних лет полковник. Все они подчинялись непосредственно мне.

На моей памяти Михаил Сергеевич только один раз воспользовался этим чемоданчиком. В Нью-Йорке на морской пристани мы готовились взойти на паром, чтобы отправиться на остров, где находилась военно-морская база США. Связист через Плеханова отозвал Горбачева в сторону, и «через чемоданчик» тот переговорил с Рыжковым. Вернувшись, сказал нам:

– Землетрясение!..

Это было знаменитое, беспощадное землетрясение в Спитаке.

Горбачев сократил тогда пребывание в США на два дня.

Согласовывалась предварительно не только программа визита лидера страны, но и, как у нас говорилось, «женская программа», на нее уходило много сил и нервов. Раиса Максимовна почти всегда была чем-то недовольна – то в машину к ней подсадили лишних людей и ей оказалось тесно, то в переводчики ей назначили женщину, а она хотела, чтобы был обязательно парень.

Весь визит, самый сложный, ответственный, мог пройти успешно, но все равно какой-то мелкий ее каприз заканчивался нагоняем мне или Плеханову.

Капризы – не капризы, но все сказанное так или иначе относилось к нашим прямым обязанностям. Более неприятными оказывались трудности другого рода.

Вопросы охраны и обслуживающего персонала для членов Политбюро были вопросами престижа. Не случайно разговор об этом Раиса Максимовна завела еще за полгода до того, как ее муж стал первым лицом в государстве. Помню, как в свое время Тихонов, только что избранный кандидатом в члены Политбюро, прямо в перерыве пленума подошел к нам с Рябенко и начал подробно расспрашивать, какие льготы ему теперь полагаются – какова будет охрана, сколько поваров, какие машины и т. д.

Набор обслуживающего персонала – одна из новых и неприятных обязанностей, которая свалилась на меня, когда я заступил на службу к Горбачеву. Свита у него по сравнению с прежней должностью рядового секретаря ЦК заметно прибавилась – увеличилась обслуга, была создана отдельная комендатура по охране дачи.

Обслуживающий персонал – трех поваров, трех официанток, трех горничных – подбирали мы с комендантом. Я приводил их по одной к Раисе Максимовне, она просматривала кандидаток, беседовала с ними – обходительно, деликатно, а потом звонила мне:

– Владимир Тимофеевич, давайте попробуем возьмем. Первое впечатление приятное.

Или:

– Что-то мне не нравится. Воздержимся. Поищите еще кого-то.

Подобрать было непросто. Ищем, например, специально поваров-мужчин, чтобы сплетен было меньше. Раиса Максимовна просит обязательно женщин. Подбираем – не подходит: слишком толстая, толстых она не любила.

Но не в этом была главная трудность, а в том, что люди к нам не хотели идти: были наслышаны о характере «хозяйки». Справедливости ради, требовательность Раисы Максимовны была порой вполне оправданна, но при всеобщей, заранее непредрасположенности к ней очень трудно было создать доброжелательную атмосферу. Работа у горничных была тяжелая, нервная, если выдавалось свободное от уборки дачи время, они вместо отдыха занимались уборкой квартиры детей, которые за собой прибирать не привыкли. Повара за те лее деньги могли найти работу посвободнее. А если бы пошли в рестораны, получали бы куда больше, да и с собой каждый вечер могли уносить. Все эти люди были, как мы говорим, «с погонами», то есть работниками КГБ. Некоторые просили меня разрешить уйти «по-хорошему», другие готовы были даже уволиться из органов.

Подобные разговоры до Раисы Максимовны не доходили, она считала и упрямо повторяла, что работать у Генерального секретаря – большая честь, людям оказаны большое доверие и почет, и они должны быть благодарны.

К сожалению, и меня посещали эти грустные мысли – уйти. Выволочки, подобные той, о которой я уже говорил, когда заболела одна из горничных, повторялись регулярно. Почему-то Раиса Максимовна считала, что хорошие работники не имеют права болеть.

– Почему мы принимаем к себе сотрудников, которые болеют?

– Но они ведь живые люди, – пытаюсь я объяснить.

– Не надо, Владимир Тимофеевич, меня ваше мнение не интересует.

Я замолкал. Однажды, правда, сказал:

– Этих людей мы с вами вместе отбирали.

– Все, кого набрала я, работают хорошо, а те, кого набирали вы, – плохо.

Дело иногда касалось каких-то ничтожных дачных мелочей, я сказал один раз:

– У нас есть комендант. У меня ведь другие обязанности.

– Это все ваши обязанности, – чеканя каждое слово, металлически ответила она.

Самое неприятное и унизительное – это ее страсть выговаривать при муже.

– Вот сейчас выйдет Михаил Сергеевич, и мы поговорим.

Держит меня возле себя, молчит. Выходит Горбачев.

– Михаил Сергеевич, ты хотел поговорить с Владимиром Тимофеевичем.

Он отмахнется:

– Да ладно.

Раз отмахнулся, другой, потом она его все же «заводит», он начинает говорить на повышенных тонах и в конце концов срывается до крика.

Так случилось на отдыхе в Крыму, когда я отпустил двух женщин в Ялту. У них был выходной в этот день, и они попросили у меня разрешения съездить в магазин за школьными тетрадями, которых в ту пору в Москве было не достать. Раисе Максимовне для каких-то своих личных нужд понадобилась свободная от работы женщина. Узнав, что я отпустил, да еще двоих, в магазин, она устроила разнос всей обслуге. Как всегда, я был вызван к подъезду, вышла она, молча стали ждать его.

– Михаил Сергеевич, – как всегда, обратилась она, едва он появился.

Видно было, что не хочет он сейчас ни во что встревать – время послеобеденное, для спокойного отдыха, – но она остановила его. Он вполне спокойно спросил, почему я отпустил работниц с территории дачи. Я объяснил: школьные тетради для детей, женщины свободны от работы, отсутствовали всего один час. Уже раздражаясь, он ответил:

– Эти люди приданы мне, и без спроса у меня ты не должен их отпускать.

– Михаил Сергеевич, я посчитал, что неуместно беспокоить вас по такому мелкому поводу и что у меня достаточно служебных прав, чтобы ими воспользоваться. К тому асе я решил, что если не отпущу их и вам об этом доложат, вы же сами и отругаете меня за то, что я не забочусь о людях, подчиненных непосредственно мне.

Я отвечал чистосердечно, но то ли намек о заботе Михаил Сергеевич принял на свой счет, то ли по другой причине, но он распалился, стал кричать на меня: что заботиться о людях не мое дело, о них заботится государство, а мое дело – требовать службу, и поменьше своеволия!.. Когда гнев достиг высшей точки, Раиса Максимовна взяла его под руку.