Я ощутила гнев Дэвида и увидела самодовольную улыбку Иветты. Он был готов порвать ее на кусочки. В нем не осталось ни доброты, ни вежливости, ни человечности. Он был огнем, готовым вспыхнуть.

Потом он вздрогнул, пошатнулся и упал на колени. Я уже поняла, что с ним происходит. Смерть. Совсем рядом. Он потратил столько сил, чтобы остановить меня, что у него не осталось ничего, и неоткуда было позаимствовать, кроме как забрать у меня, но он не желал этого делать.

То же происходило и со мной. Я обернулась и крикнула Кевину:

– Прикажи мне вылечить его! Быстро!

Не знаю, откуда у меня взялся такой голос и такая уверенность в том, что он послушается. Кевин отреагировал тут же:

– Вылечи его.

– Нет! – взвизгнула Иветта, но было слишком поздно. Я уже потянулась с Кевину и пополнила свои энергетические запасы. Дэвид лежал на спине, превращаясь в туман, распадаясь с каждым вздохом, а я вливала в него жизнь, отдавая все, что у меня есть.

Почти. Уже почти.

Дэвид застонал, встал на четвереньки, а потом поднялся на ноги. Он покачивался, как пьяница на третий день запоя. Его глаза горели ярко-оранжевым и смотрели прямо на Иветту Прентисс.

А потом он бросился на нее.

– Не давай ему причинить вред моей матери! Держи его! – завопил Кевин. Прямой приказ. Выбора у меня не было.

Я схватила Дэвида и повисла на нем, он же пытался стряхнуть меня. Я была не сильнее его, но энергия Кевина вливалась в меня, и сдержать ее было невозможно. А Дэвид был слабым, уставшим и едва живым.

Я пригвоздила его к стене, прижалась лбом к его лбу и прошептала:

– Прости, прости, прости, Дэвид… – Его руки, которые пытались оттолкнуть, теперь обнимали меня. Никаких слов. Они были не нужны нам. – Тебе не надо было этого делать. Пожалуйста, пожалуйста, уходи, я не буду тебя останавливать.

У Иветты уже была наготове еще одна бутылка. Декоративная синяя прямоугольная бутылка, у которой не было никакого хозяйственного предназначения, но имелась резиновая пробка, а потому в ней можно было держать джинна. Иветта открыла ее и поставила на кофейный столик рядом с моим пузырьком.

Когда она двинула рукой, я увидела веселый голубой отблеск. Искры и сюда добрались. Теперь я видела, что они летают вокруг нас, как светлячки.

Я встретилась взглядом с Дэвидом. Медные отблески еще мерцали в его глазах, но никогда еще он не выглядел таким человечным, таким близким, таким уязвимым.

– Я не могу уйти, – сказал он. Его голос звучал мягко, нежно, прощающе.

Это все я виновата, только я, о боже…

Он погладил меня по щеке. Меня окутало тепло, мне захотелось заплакать, но я не могла.

– Будь моим рабом, – голос Иветты был низким, полным страсти и ликования.

– Что бы ни случилось… – я кожей чувствовала шепот Дэвида.

– Будь моим рабом.

– …я люблю тебя. Помни об этом.

– Будь моим рабом.

Он поцеловал меня. В последний раз наши губы встретились, пылая, наши души слились, соприкоснувшись, и я почувствовала, что он распадается на части, разрывается.

Я почувствовала, что он умирает.

Я обернулась и увидела туман, струящийся по комнате, вползающий в бутылку, а потом – как Иветта закрывает ее пробкой.

Ощущения присутствия Дэвида исчезло. Ушло.

Я бросилась на Иветту, вырастив стальные когти на правой руке, и была уже на полпути к ее горлу, когда Кевин крикнул:

– Стой!

Я остановилась. Тут же. Я рвалась в бой каждым дрожащим от напряжения нервом, но проиграла превосходящей силе его приказа.

– Ты не можешь причинить вред моей матери, – испуганно проговорил он. – Или мне.

Когти на моей руке растаяли. Иветта вздернула подбородок и подставила свою незащищенную, красивую шею мне, и больше всего на свете мне хотелось стереть с ее лица эту вызывающую ухмылку.

Но я не могла! Сукин сын!

Она сказала:

– Не будь дурой. Иначе ты станешь не первым джинном, которому я преподам урок.

Я вспомнила почти патологическую ненависть Дэвида к ней и почувствовала, что и мне она жжет желудок, как кислота.

О, это все кончится плохо – если вообще можно что-то сказать по этому поводу.

Она обернулась к сыну. Кевин смотрел на меня, как загипнотизированный. Он нервно облизал губы и спросил:

– Ты, правда, разрушила тот город?

Я не обязана была отвечать – Правило Трех – и просто посмотрела на него горящими серебром глазами. Разрушила? Очень надеюсь, что нет. Но я не была уверена.

Избавление пришло с неожиданной стороны. Иветта сказала:

– Дэвид остановил ее. Ведь у него были веские причины. В Сикаскете есть нечто такое, что он будет защищать ценой собственной жизни.

Она поднялась с дивана и направилась ко мне. Пробралась пальцами с остро отточенными коготками в мои волосы и любовно раскидала их по плечам.

– Ты очень привлекательна, знаешь об этом? Он должен испытывать к тебе невероятные чувства, если сделал такое. Поверь мне, Дэвид давно научился быть осторожным. То, что он так тебе предан, по-настоящему поразительно.

Я подарила ей улыбку.

– Он просто хочет меня.

Улыбку она вернула.

– Секс он может получить где угодно. – Ее приподнявшаяся бровь подразумевала, что в том числе и с ней, только с преимуществом и в качестве и количестве. – Я ведь знаю, кто ты.

Конечно, она знала. Она была на моих похоронах, стояла там, разглядывая мой увеличенный портрет, украшенный цветами. Она провела ногтями по моей щеке, довольно болезненно.

– Ты убила моего друга, – проговорила она. Ее голос снова стал низким, страстным. Я подумала, что она, должно быть, всегда говорит так, когда речь идет об убийстве. – Он был по-настоящему особенным человеком.

– Плохой Боб? А, да, я слышала, что он научил тебя пользоваться презервативами и давал взаймы. Прости, такая потеря.

Плохой Боб заразил меня Меткой Демона. Хороших воспоминаний о нем у меня не осталось.

Она дала мне пощечину. Вернее, попыталась. Я превратилась в туман и материализовалась, как только ее рука миновала то место, где я находилась. Получилось забавно. Она упала на кофейный столик, со всей силой, с которой замахнулась, и на секунду ярость сделала ее уродливой. Самой уродливой из всех, кого я видела.

Стоп! Это была настоящая Иветта Принтисс, та, что скрывалась за изумительной нежной кожей, блестящими, как шелк волосами и аппетитной фигурой. Все это произошло настолько быстро, что я даже не была точно уверена, что вообще это видела, до тех пор, пока не взглянула на Кевина. Ужас в его глазах говорил о многом.