— Иди сюда, — почти ласково поманил он меня к себе пальцем. Я шагнула вперёд, Сенька придержал рванувшего за мной Диму. И ко мне обратился, почти шёпотом: — Ты понимаешь, дура, что началось бы, если бы губернатора убрали? То что тебя бы убили, потом Сеню твоего, потом меня я вообще молчу. А, что с тебя взять?

Отмахнулся, закурил. Старый совсем. Давится кашлем, все равно упрямо курит. Я на него поглядела и непременно решила, что снова курить брошу, если конечно сегодня в лесочке не прикопают.

— Всё беды от баб, — горестно сказал дед.

— Точно, — поддакнул Сенька.

— Цыц!

От этого 'цыц' мы подпрыгнули все трое. Я поняла, что так устала, что мне уже все равно, как закончится эта ночь, лишь бы закончилась уже. Ноги с трудом держали. И уйти хочется, и плевать, даже если в спину выстрелят.

— А ты, — снова обратился дед ко мне. — думала, что что настолько мне важна, что я на тебя компромат коплю? Да мне проще прихлопнуть тебя, как муху.

— Игорь говорил…

— Игорь много что говорил… и сегодня ещё расскажет. Мозги тебе для чего? Хотя, о чем я… Тащи свою дуру в машину, пока ноги не отвалились, а потом бегом обратно.

Я даже не поверила сначала. Но Сенька и правда меня в машину усадил, которую подогнали уже. Димка замотал мои ноги в плед, что помогло мало — я их не чувствовала.

— Ждите пока, от греха… надеюсь, сейчас вернусь.

Вернулся мрачный, через долгих пятнадцать минут. Ребята, что стояли у ворот посторонились, пропуская нас. Я оборачивалась постоянно, не в силах поверить, что нас отпустили и не преследуют.

— Останови, — попросил Димка на въезде в город.

Вышел, зашёл в круглосуточную аптеку, вернулся почти сразу. Сел на заднее сиденье, ко мне, бесцеремонно и молча растер мои ноги вонючей жидкостью, потом на каждую ступню наклеил по перцовому пластырю. Завернул обратно. Сначала ничего не чувствовала, а потом боль до судорог, даже слезы сдержать не могла.

— Жжёт…

— Терпи.

И сразу пожалела, что все шальные пули решили облететь стороной. Голос у Димки такой — только камни им колоть. И что-то… что-то сказать придётся. Ноги горели огнём, покалывали сотней иголок, сердце заходилось тревожным стуком. Не избежать разговора никак. И что, всю грязь свою на него вываливать, что десяток лет копилась? Право слово, лучше б сдохла. Понять не поймёт, не простит. И прежнего вернуть. Только… брезгливости в его взгляде прибавится. И мне придётся это пережить.

— Мы куда?

— В офис ко мне. Велено ждать.

Офис у Сеньки был своеобразным. Не знаю, что он в этом местечке нашёл, но съезжать не собирался. По соседству с одной стороны автосервис, с другой троллейбусное депо. И Сенькина трехэтажка примостилась аккурат между ними. Первый этаж полностью сдан под мелкие конторы. Тут все, от ксерокса, до ремонта сапог и продажи натурального деревенского масла. На верхних этажах обитает сам Сеня.

Здесь всегда шумно. Если не сверлят в мастерской, то внизу галдят. Сейчас уже пять утра, грохочут, собираясь выезжать первые троллейбусы. Мне кажется, что все мои чувства до предела обострены. Я чувствую навязчивый запах машинного масла, он словно оседает плёнкой во рту, обволакивает, забивая горло. Я чувствую, как трётся колючий шерстяной плед о кожу ног, болезненно ощущаю касание каждой отдельной ворсинки.

А тишина, что царит в салоне машины давит камнем. Мы стоим на пустой пока парковке всего несколько минут, а мне кажется, годы прошли. Наконец мужчины выходят. Заминаются возле моей двери, не зная, кто открыть должен, кто меня на руках нести. Я понимаю, что понесут. Хочу выйти сама и на замерзших босых ногах по грязной парковке, но понимаю, единственное, чего добьюсь — дурой обзовут. Я, конечно, дура, но обидно же…

— Зато живая, — сказала я вслух, поймав удивлённый Сенькин взгляд.

Я и сама этому факту безмерно удивлялась — меня топят, топят, а я все никак не утону… хотя, известно, что не тонет. Я улыбнулась про себя, Сенька, словно решившись, рывком распахнул дверь, на руки меня подхватил.

Теперь заминка была у чёрного входа в офис — Сенька с руками, занятым мной, диктовал Диме код от замка, потом они вместе искали ключ. Запасной ключ был спрятан прямо под одной из ступеней. Мы вошли. Внутри тихо совсем и мы молчим, поднимаемся по ступени я — на руках бесполезным грузом.

— Где душ ты знаешь, — махнул рукой Сенька. — Наверное, тебе нужно привести себя в порядок.

Я поймала гневный Димкин взгляд. Нелепо — чего только этой ночью не произошло, а он бесится от того, что я не раз у Сеньки на работе бывала. М-да. Принимать душ я и помыслить не могла, боялась их даже в комнате одних оставить. Но передышка мне была нужно, да и ноги гудели. Из комнаты буквально пятилась. Они молчат, друг на друга даже не смотрят. Это хорошо?

В коридоре темно, свет я не включаю. Иду медленно, вытянув вперёд руки, осторожно ступая измученными морозом ногами. Ванная комнатка крошечная. Щелкаю светом, жмурюсь, от его электрической, неправдоподобной яркости. Душевая кабинка, унитаз, раковина. Табуретка, на ней висит Сенькина рубашка.

Рубашку я перевесила на крючок. Села. Пятки смешные у меня, розовые от холода, как у младенца. Только грязные. Отрываю перцовый пластырь, так больно, что кажется — вместе с кожей. Но кожа на месте, даже удивляюсь этому. Обжигает и струя чуть тёплой воды из душа. Даже касаться больно. Может, обморозила? Умереть от гангрены было бы по меньшей мере неожиданно.

Смешно, но я бы погладила юбку. Чувствую, разговор меня впереди ждёт не самый лёгкий, а я в мятой юбке… несерьёзно. Но если у Сеньки и есть утюг, то не здесь, а ходить искать тоже смешно. Вызовут дурку. Ноги отмыты, я даже носки чистые надела которые трогательно сушились на змеевике и пахли клубничным туалетные мылом.

Колготки я сняла ещё после первой пробежки, капрон, пусть и сотню раз рекламированный известной фирмой моих босых забегов не выдержал. Наверное они так и висят на спинке губернаторской кресла… Лицо мыла долго, до скрипа, тем же туалетным мылом — больше здесь ничего не было. Причесалась, одернула блузку. Можно было ещё зубы почистить, но запасной щётки не было. Я с сомнением покосилась на Сенькину — он мою брал, нисколько не заморачиваясь, я потом ему три штуки купила, так и стояли у меня, хоть и одна живу.

— Умру с грязными зубами, — сказала я своему отражению.

Да и бог с ним. Прислушалась к своему сердцу — обязательная, ежедневная процедура. Я понимала, что к врачу пора. Может даже скорую вызвать. Не было почти боли, только ноющая пустота в груди, мне казалось, что меня всю в эту пустоту скоро затянет. Сердце не болело. Оно словно исчезло, и это пугало больше всего.

— Ну что же… пора идти.

Обратно по коридору. Бесконечная ночь грозит закончиться — я вижу, как сереет небо в квадратах окон. Я крадусь по коридору — мне хочется услышать, о чем они говорили. Замираю перед открытой дверью.