Катер встряхнуло раз и другой. Снаряд прошил левый борт, перегородки и взорвался на выходе, вывернув в правом борту метровую дыру. Еще один ударил в палубу, вспышка ослепила лейтенанта. Осколок, влетевший в приоткрытую амбразуру, лязгнул совсем рядом, а остальные хлестнули по стене рубки и носовой орудийной башне.

Катер уже заканчивал разворот и шел прямиком к «Смелому», когда из клубов дыма вылетела мина и взорвалась у основания рубки. Броня выдержала удар, но сноп осколков разлетелся в разные стороны, рассек ствол одного из пулеметов и тяжело ранил матроса на корме. Зайцев подвел катер вплотную к «Смелому».

– Игнат Петрович, ты живой? – спросил он.

– Жив, только двигатель разбило. Комдива контузило, но не сильно. Давай быстрее найтоваться, пока нас совсем не добили.

Потребовалось не больше пяти минут, чтобы крепко принайтовать бортами друг к другу оба корабля. Густое облако дымовой завесы защищало катера, но с берега продолжали вести огонь наугад, и порой взрывы поднимали фонтаны воды совсем рядом.

– Готово! – крикнул боцман, распоряжавшийся на палубе «Смелого». – Можно уходить… и побыстрее.

– Средний ход… прибавить обороты.

Два бронекатера в одной связке торопились уйти от занятого врагом берега. Двигатель мощностью 1800 лошадиных сил хоть и привык к перегрузкам, но порой захлебывался. Слишком тяжелым оказался раненый собрат, набравший в трюмы несколько тонн воды.

До берега, восточной оконечности острова Денежный, катера добрались без новых потерь. Но хватило и прежних. Из полуразбитого «Смелого» спешно откачивали воду, перевязывали раненых. Погибло семь человек, тяжело раненный механик «Смелого» так и не пришел в сознание.

Зайцев, принявший на себя командование, не рискнул долго задерживаться на острове – слишком открытое место, да и раненых надо срочно доставить в санбат. Откачав воду, двинулись в затон при входе в Ахтубу, где временно размещалась стоянка дивизиона. Раненых на подводах отправили в санбат. Взялись было грузить механика «Смелого», но фельдшер Репников остановил моряков:

– Все, кончился он. Отнесите его вон туда.

Тело механика, старого опытного моряка, положили вместе с другими погибшими. Для них на новом, быстро растущем кладбище копали братскую могилу.

Операция по спасению десантников, как и сам десант, оказалась неудачной. Бойцы, три дня сражавшиеся в окружении, большей частью погибли. Но отдельные группы вырвались из кольца. Остатки одной из рот сумели вывезти позже на весельных лодках, которые сработали дерзко и бесшумно, совершив рейс под носом у немцев.

Но признать неудачей гибель батальона, усиленного артиллерией, группами автоматчиков в количестве 250 человек, саперами (получается целый полк), наше командование, конечно, не могло. Кое-как спланированную операцию, смерть сотен людей, потопленные суда объявили героическим рейдом. Чего там, пятьсот или семьсот погибших! Пригонят еще. А в журнале боевых действий дивизии с подачи политотдела сделали следующую запись: «Хотя батальон Латошинкой не овладел, зато выполнил свою задачу и героическими, самоотверженными действиями привлек на себя крупные силы пехоты, артиллерии и танков противника, тем самым облегчил положение и действия группы полковника Горохова в Сталинграде».

Может, так и надо было? Во всяком случае, по-другому воевать тогда не умели.

Командиры и моряки рассматривали избитый бронекатер «Смелый», считали пробоины, заглядывали внутрь, где повсюду виднелись следы крови. Более чем половина экипажа выбыла убитыми и ранеными. Имелись погибшие и на «Шахтере».

– Эх, пропали ребята ни за грош!

– Сунулись, толком не разведав, ну и получили по мусалам.

Хвалили Зайцева, что сумел правильно среагировать в такой ситуации и довести до берега полузатопленный катер с комдивом и остатками команды. Невесело подшучивали:

– Кращенко за свое спасение тебя не иначе как к ордену хочет представить!

Лейтенант лишь отмахивался. А когда-то уверенный в себе комдив с золотыми шевронами на рукавах потускнел, как и его мундир. Командовал мало, больше отлеживался в своей новой землянке (от санбата отказался) и назначил лейтенанта Зайцева помощником, хотя такая должность штатным расписанием предусмотрена не была.

Но руководить повседневными действиями дивизиона и решать боевые задачи кому-то надо. Не замполиту Малкину же, который Волги и немецких снарядов боялся как огня. Побывав в бою под Латошинкой, Кращенко отчетливо понял то, о чем старались не думать моряки и другие командиры. Что жизнь каждого, кто воюет в Сталинграде, может оборваться в любой день и час. Он и сам чудом выбрался живым из этой мясорубки, в которой катер и команду били насмерть и едва не пустили ко дну. Страх глубоко вошел в капитан-лейтенанта, его охватила апатия, усиленная контузией. Уже погиб «Каспиец», не знали, что делать с искалеченным «Смелым».

Выбыла из строя машинная команда, погиб боцман, опытные артиллеристы. Где найти новых людей? «Шахтер» под командой его соперника и врага Степана Зайцева тоже получил сильные повреждения и требовал ремонта. Отлеживаясь в землянке, капитан-лейтенант впервые за все время оценил свои действия. Ведь в неудаче операции и гибели людей прежде всего виноват он сам. Толком не выяснил, что ожидает катера и есть ли на берегу немцы.

Хотел одним махом, под прикрытием своих орудий снять десант, спасти раненых и вернуться героем. Не получилось. Он ожидал, что за провальный рейд ему крепко достанется от командования, возможно, снимут с должности.

Но в штабе не выговаривали ничего обидного и тем более не собирались снимать с дивизиона. Желали выздоровления, но и постоянно теребили. Трех бронекатеров на переправах не хватало. Об этом ему постоянно напоминали.

– Делаем, что можем, – повторял Кращенко и подумывал, не залечь ли на неделю в санбат.

А там все само собой разрешится. В санбат все же не пошел – слишком тяжелая складывалась ситуация. Уже ударили морозы. Деревянные суда вмерзали в затонах в лед, который пробивали буксиры и самодельный ледокол. На ходу остались три бронекатера. Если «Шахтера» приводили в порядок сами моряки, клепая и сваривая пробитую броню, то судьба «Смелого» оставалась под вопросом.

Ремонтная база была в стадии перебазирования. Часть мастерских перевели на новое место, другая часть оставалась на Ахтубе. Для перевозки тяжелых станков и оборудования требовались суда и автотранспорт. Ни того, ни другого не хватало. Зайцев пришел к командиру дивизиона вместе с зампотехом Сочкой и командиром «Смелого» Игнатом Сорокиным. Лейтенант оглядел опухшее со сна и от выпитой водки лицо Кращенко, возможно, хотел съязвить, но заговорил сразу по делу:

– Надо браться за ремонт «Смелого». Сами мы не потянем, катер сильно разбит. У Михаила Тихоновича, – он кивнул на зампотеха, – есть кое-какие соображения.

Сочка, долговязый, в замасленном бушлате и разбитых сапогах, говорил тоже коротко, по делу. Восстанавливать «Смелый» надо срочно, пока не вмерз в лед. Он встречался с директором рембазы. Тот обещал помочь, но просит выделить два катера и перевезти оборудование на новое место.