– Маловато, матка, одной-то на троих, или как ты думаешь? – спрашивает и вроде как размышляет, стоит к нам заходить или нет.

Романовна без лишних слов плюшку накинула – и в лавку.

Он дверь за бабкой прикрыл и говорит:

– Ученая она у меня. Но учил. Долго, паря, учил.

Я полагал, что он сразу же за стакан схватится, а он, как будто и не было ничего на столе, для начала фуфайку снял, потом дровишек в печку подкинул, пачку «Прибоя» достал, мне предложил. Я в ту пору еще не баловался, отказался. Он на корточки перед печкой присел, головешку достал, прикурил от нее, окурок тоже в топку выбросил, чтобы добро не пропадало. И только после этого на бутылку кивнул – наливай, мол. Подсаживался к стакану долго, степенность соблюдал, а маханул одним глотком, да так быстро, что я даже здоровья ветерану пожелать не успел. Хотя этого добра ему хватало, пусть и немцы зарились на его здоровьишко, и наши пытались поубавить – мужику все нипочем. Даром что пенсионер, а любому молодому фору даст. Выпил, закурил и начал рассказывать, как бабку свою воспитывал.

Перед тем как на пенсию уйти, она штукатуром работала, квартиру однокомнатную получила, мебелишку завела, и радиола имелась, и телевизор – скучно одной-то. А он заявился из Норильска на родину, где никакой родни не осталось: кто умер, кто потерялся. Я в ту пору еще не знал, что Норильск строили не комсомольцы-добровольцы, и не знал, как наших солдатиков после плена встречали. Я не знал, а он считал, что пользы от таких знаний немного, он меня житейской мудрости решил учить.

Сошелся он с Романовной не потому, что у нее квартира имелась, он это несколько раз повторил, сошелся исключительно по любви. Очень ему понравилось, что она в партизанах воевала. Лесные ягоды всегда ароматнее садовых, целебнее и ухода не требуют. Так же и партизанки, если сравнивать их с женщинами из регулярной армии. Захочет дед после баньки, как Суворов учил, Романовна никогда не против, у нее, на всякий пожарный, всегда запас имелся. И сама за компанию сядет, пусть граммульку, но уважит. С бутылочкой и телевизор интереснее смотрится. Хорошо жили. Да не шибко-то любят у нас, когда кто-нибудь хорошо жить начинает. Соседка, завидущая натура, своего мужика удержать не сумела и Романовну принялась подзуживать. Пьет, дескать, много твой примак. И затуманила мозги. Приходит дед в расстроенных чувствах после проигрыша в домино и со всей простотой и душевностью просит:

– Дай, матка, рублевку на гнилушку.

Гнилушкой в ту пору фруктово-ягодное вино называли, кое-где его во фруктово-выгодное перекрестили, потому что стоило оно девяносто две копейки вместе с посудой. Попросил, значит, со всей вежливостью и уважением, а она ему:

– Денег нет, Коленька, и вообще пить вредно, давай лучше телевизор посмотрим.

А в «ящике» показывали Зыкину с ее душевными песнями. Зыкина ему тоже нравилась, но не настолько, чтобы из-за нее оскорбление стерпеть. Голос на старуху повышать он не стал, настоящий мужчина никогда не опустится до крикливости, взял топор и с размаху шарахнул по телевизору. Зыкина поморгала, поморгала и потухла. Романовна тоже вроде того. Хотя ее он и пальцем не тронул. Он вообще ни разу в жизни не ударил женщину, даже в Норильске. Потухла Романовна, но к соседке жаловаться не побежала, партизанская молодость даром не прошла, хорошие уроки – они на всю жизнь.

Однако телевизора оказалось недостаточно. Не сказать, что коса на камень… или на корягу, но и трава иногда жесткой бывает. Так что через полгода пришлось и радиолу об пол разрушить.

Комод тоже под топор подвернулся, хотя и старенький был, кустарной работы.

Вместо комода купили настоящий шифоньер с зеркалом во всю дверь. Не так это и дорого, когда оба работают, а много ли старикам на еду требуется. Скопили, значит, на красивый шифоньер, а телевизор в рассрочку взяли. Новую радиолу покупать не стали. Зачем пожилым людям радиола? Не танцевать же? Да и пластинки он поколотил, все девять штук разом.

На этом курс обучения закончился. Два или три раза он еще брался за топор, но Романовна успевала найти случайно завалившийся последний рубль. Да и не спешил дядя Коля, телевизор хоть и в рассрочку взят, но не даром же; обидно выплачивать за вещь, которая уже разбита, так что он замахиваться не спешил, давал старухе время оценить обстановку. И она оценивала, потому что способная. А способных учеников всегда любят и жалеют.

Романовна из магазина вернулась, дед подсел к ней, приобнял, сидят, как голубки, разве что целоваться при мне стесняются.

Цветные телевизоры в ту пору еще не появились, и отношения между людьми были попроще, черно-белые, можно сказать.

Тем, кто забыл, что такое политинформация, напомню – это мероприятие, когда вас после работы или учебы собирают в кучу и начинают объяснять, кто в этом мире хороший, а кто – плохой. Если пищу заталкивают силком, она просится, прямо-таки рвется назад, но кое-что почему-то остается, приживается, и разрази меня гром, но совершенно непонятно, как отбирается это «кое-что», по каким принципам… Можно еще объяснить, почему я запомнил полное имя Пеле, но зачем в моей дырявой голове застрял король Непала?

Знаете, как его звали?

Махендра Бир Бикрам Шах Дева! Столько лет прошло, а не забыл. Может, потому, что песенку про его королеву слышал? «Вась, посмотри какая женщина. Вась, ведь она стройнее кедра. Вась, почему она обвенчана с королем по имени Махендра?» И опять же, какое нам дело до королевы Непала? Так нет же – сочинили. Про своих цариц – анекдотики, а про чужих – песни.

И клички почему-то импортные даем. Одного начальника шахты работяги прозвали Пиночетом. Дерганый был мужичонка, из тех, которые сначала рубят, а потом разбираются – кто прав… Ну и назвали бы каким-нибудь Иваном Грозным или Берией – нет, Пиночета им подавай из Южной Америки. Перед своим на цырлах ходить брезгуют, а перед импортным – запросто, вроде как и не зазорно.

А этого орла звали Мубутой.

Кто такой, спрашиваете?

Помните песенку: «Убили гады нашего Лумумбу, а Чомбе в кабаре танцует румбу…»? Мубута из той же компании, только не помню, за кого он был – за белых или за красных. Звали его, если полностью с фамилией и отчеством, приблизительно так – Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Ва За Банга – язык сломать можно. А чтобы не ломать, наши подправили и подкорнали.

Услышал о нем еще на вступительных экзаменах. Есть, мол, такой Мубута, у которого мохнатая лапа в приемной комиссии, и берет он за хлопоты сущий пустяк – в ресторан надо сводить. Игорек даже предложил мне и вологодскому помочь с ним встретиться. Вологодский, парень из деревни, подозрительный, его перед отъездом настращали, чтобы не очень доверялся городским. И я, грешным делом, тоже не из Парижа какого-нибудь. Короче, не поверили.

Но Мубута все-таки существовал. Вступительные закончились, неудачники разъехались по домам, а слухи о палочке-выручалочке не затихали. Одни говорили, что он обслуживает пожилых преподавательниц, другие намекали на секретаршу ректора, третьи утверждали, что всех подряд… Короче, легендарная личность с африканским темпераментом.