Оборотень отшвырнул стул, одним прыжком преодолел, расстояние, отделяющее его от Глеба, сбил ходока с ног и вцепился зубами ему в горло.

– Не-ет! – севшим от боли, ужаса и отчаяния голосом прокричал Орлов. – Прошу – не надо!

Оборотень рванул зубами горло Глеба, и свет в глазах Первохода померк.

– …Не отмеченный печатью Господа нашего, который, будучи Сам бессмертен, вложил в нас искру, отсвет этого бессмертия, дабы могли мы раздуть его в яркое пламя…

– А ну постой, – оборвал бормотания толмача воевода Бранимир.

Рамон замолчал и обернулся. Воевода низко склонился над Глебом и прижал ухо к его груди.

– Кажись, еще не кончился… – пробормотал он. – Точно, дышит!

Рамон быстро присел рядом с Глебом и положил ему руку на плечо.

– Первоход! – позвал он и легонько тряхнул плечо Глеба. – Первоход, ты меня слышишь?

Веки Глеба дрогнули и приоткрылись.

– Первоход! – Рамон улыбнулся и схватил Глеба за руку. – Ты живой!

Глеб попробовал приподняться, но сил для этого у него не хватило. Тогда он легонько сжал пальцы Рамона и еле слышно спросил:

– Что… со мной?

– У тебя разбита голова, – пробасил Бранимир. – Сильно разбита.

Глеб перевел на него взгляд.

– Кость… цела?

Воевода покачал кудлатой седой головой.

– Нет.

Глеб закрыл глаза. Полежал так немного, затем снова открыл.

– Рамон… – позвал он. – Там… В сумке… мертвая вода…

– Мертвая вода? – Лицо Рамона прояснилось. – Сделаю, Глеб! Сейчас!

Рамон вскочил на ноги и поискал глазами холщовую сумку Глеба. Увидев, быстро подошел к ней, раскрыл и принялся рыться.

– Нашел! – Вернувшись к Глебу, он показал ему две оловянные бутылочки. – В которой же тут мертвая вода, друг?

Но Глеб не ответил, он вновь провалился в забытье.

– А ты открой и понюхай, – посоветовал толмачу Бранимир.

– Понюхать? Но мертвая вода не пахнет!

– Верно. Вот ту, что не пахнет, и возьмешь.

Рамон кивнул, быстро свинтил пробку с одной бутылочки, поднес к носу и скривился.

– Пахнет гнилой кровью, – сказал он. – Должно быть, это кровь волколака.

– На что она? – с удивлением спросил один из стоявших в стороне ратников.

Рамон не ответил. Закрыв и положив на траву бутылку с гнилой кровью, он свинтил крышку со второй бутылки и понюхал ее содержимое.

– Ну, как? – спросил Бранимир.

– Она, – ответил толмач.

Он поднес бутылку к голове Глеба и осторожно перевернул над раной. Мертвая вода тонкой струйкой полилась на проломленный череп ходока.

Рана зашипела, запенилась. Рамон испуганно отвел бутылку и уставился на багрово-белую пену. Между тем лицо Первохода стало смертельно белым, но затем снова налилось кровью и посмуглело. И вдруг волосы Глеба, серебристо-белые, словно у старца, стали темнеть. Когда несколько секунд спустя пена опала, Рамон увидел, что страшная рана на голове Первохода полностью заросла.

Глеб открыл глаза. Несколько секунд он, прищурившись, смотрел на толмача, словно пытался сфокусировать на нем взгляд, а затем схватил его за руку и, опираясь на нее, медленно сел.

– Уф-ф… – выдохнул Глеб.

Тряхнул темными волосами, затем поднял руку и провел ладонью по своему лицу и пробормотал:

– Раскрыт секрет хозяйственного мыла…

– Что? – пророкотал Бранимир и с тревогой посмотрел на Рамона. Тот пожал плечами. Воевода перевел взгляд на лицо Глеба и спросил: – О чем ты говоришь, ходок?

Глеб улыбнулся.

– Ни о чем, старина. Просто пробую голос.

– Мертвая вода излечила твою рану, – пробасил Бранимир. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – Глеб подвигал головой, потом сжал пальцы в кулаки, снова разжал их. – Похоже, я здоров.

– И не только здоров, но и темноволос, – сказал Рамон. – Мертвая вода вымолодила тебе волосы.

Бранимир ухмыльнулся и сказал:

– Не мешало бы и мне помыть себе этой водичкой голову. Глядишь помолодею.

Глеб, опираясь на руку Рамона, поднялся на ноги. Впрочем, сделал он это без особых усилий, и это не укрылось от внимательного взгляда Бранимира.

– Твои движения полны силы, – заметил он.

– Ты считаешь? – Глеб прищурил глаза, обвел ироничным взглядом хмурые, ошеломленные лица ратников и сказал: – Запомните, парни: то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

– Воевода! – негромко позвал один из ратников, разглядывая белую тушу убитого Призрачного всадника. – …Тут еще одно яйцо.

Взгляды Бранимира, Глеба и Рамона устремились на тварь. Из-под ее белого, костлявого брюха и впрямь выглядывал черный, идеально гладкий бок «адского яйца».

Глеб нахмурился и сказал:

– Думаю, ни у кого из нас нет желания посмотреть, что внутри.

С этими словами он вытянул из ножен меч, размахнулся и одним ударом разбил яйцо вдребезги.

Глеб был удивлен и растерян не меньше других, и на душе у него было паршиво. Открывшаяся перспектива его совсем не грела. А в ад он не верил, равно как и в рай, но то, что Призрачные всадники выбрались из какой-то клоаки, заполненной фантастической, кровожадной дрянью, было неоспоримым фактом.

Тревожило Глеба и другое. Он помнил, какое облегчение испытал в шалаше нойона Алтука, когда узнал, что драться с воином Фаркуком предстоит не ему.

Помнил Глеб и черный, удушливый ужас, который охватил его во сне – когда оборотень сомкнул на его горле свои острые клыки. Разумеется, Первоходу и раньше приходилось испытывать страх, но таких приступов отчаяния и паники ему не доводилось переживать никогда.

Размышляя об этом, Глеб вынужден был признать, что уже не верит в свои силы так безоговорочно, как прежде. Три года в Мории не прошли даром. Они не только выбелили его волосы, но и выморозили ему душу.

Мысли о собственной слабости и трусости были столь мучительны, что Глеб поспешил выбросить их из головы. Вместо этого он стал думать о деле, за которое взялся. И додумался до любопытных и жутковатых идей.

Во время очередного привала Глеб решил поделиться своими соображениями с Рамоном. Солнце уже перевалило через полдень. Плотно закусив, ратники растянулись на траве, и спустя пять минут все дружно захрапели, погрузившись в крепкий сон и доверив свои жизни Глебу и Рамону, которые сами вызвались быть часовыми.

И между старыми друзьями произошел серьезный разговор.