— Я сделал его, я знаю, — вмешался Пит.

— Ларс, — сказал генерал Нитц, — вы чувствительный человек. Именно поэтому мы называем вас «трудным». И именно это сделало вас медиумом–оружейником.

— Примадонной, — добавил Ларс. Он не отрывал глаз от толстого, похожем на медвежонка существа, ставшем жертвой чередующихся барьеров, составляющих систему безвыходного лабиринта.

— Пит, разве телепатический элемент не встроен в эту игрушку? спросил он. — С тем, чтобы взять на крючок игрока?

— Да, в какой–то степени. Не очень мощная сеть. Единственное, что она дает, это слабое чувство отождествления себя ребенком, управляющим лабиринтом, с пойманным зверьком. — Затем инженер объяснил генералу Нитцу:

— Видите ли, психическая теория такова, что игрушка учит ребенка заботиться о других живых организмах. Она вызывает к жизни сопереживание, заложенное в нем. Он хочет помочь этому существу, и рычажок справа как раз и позволяет сделать это.

— Тем не менее, — возразил Ларс, — существует еще и тумблер слева.

— Ну, это технически необходимо, — твердо сказал Пит, — потому что если бы был только рычажок уменьшения — существо бы выбралось наружу, и игра закончилась.

— Поэтому чем ближе к концу игры, — продолжил Ларс, — тем реже нужно нажимать на рычажок уменьшения. И все увеличивать сложность. А лабиринт отвечает тем, что выставляет очередную преграду перед пойманным зверьком.

И вместо того, чтобы развивать сочувствие в ребенке, это может развить лишь садистские наклонности.

— Нет, — сказал Пит уже резко.

— Почему же нет? — удивился Ларс.

— Из–за телепатической психической цепи. Неужели ты не понимаешь этот, дурья твоя башка? Ребенок, играющий в лабиринт, отождествляет себя с жертвой. Он есть жертва. Это он заключен в лабиринт, по законам психиатрии и ты прекрасно это знаешь. Черт возьми, не будет ребенок еще больше усложнять все для этого зверя, потому что иначе сам пропадет…

— Интересно, что произошло бы, если бы психическая телепатическая цепь была мощнее? — поинтересовался Ларс.

— Ребенок был бы еще крепче пойман, — сказал Пит. — Различие, на эмоциональном уровне, между ним и жертвой в лабиринте… — Он замолчал, облизывая губы.

— А представим себе, — продолжал Ларс, — что регулировка тоже будет изменена. Так, чтобы по–разному увеличивать те трудности, которые испытывает жертва лабиринта. И в разное время, постепенно. Это возможно сделать технически?

После некоторого размышления Пит ответил:

— Конечно.

— И выпустить это большим тиражом, сделав по заводским технологиям?

— Почему же нет?

— Это толстое венерианское создание, — задумчиво сказал Ларс. — Это ведь не земной, инопланетный организм по отношению к нам. И все же благодаря телепатическим способностям, которыми он обладает, создается психическое общение с нами. Цепь, подобная этой, заключенной в игрушке, может воздействовать на любую высокоорганизованную чувствительную форму жизни?..

— Это возможно, — кивнул Пит. — Почему же нет? Любая форма жизни, достаточно развитая, чтобы получать излучения, будет находиться под воздействием.

— Даже хитиновые полурефлекторные механические формы жизни? — спросил Ларс. — Возникшие от экзоскелетных прародителей? Не млекопитающие? Даже не теплокровные?

Пит уставился на генерала Нитца:

— Он хочет переделать устройство таким образом, — возбужденно сказал он, заикаясь от злости, — и перестроить ручное управление так, чтобы играющий был глубже пойман и не смог выбраться даже при желании. И не мог облегчить сложность барьеров, преграждающих путь этой чертовой жертве лабиринта — и в результате…

— Это может вызывать, — закончил Ларс, — быстрое полное разрушение мозга.

— И ты хочешь, чтобы Ассоциация Ланфермана реконструировала эту штуку и произвела ее в нужном количестве на своих заводских системах? И распределить ее среди них? — Пит указал большим пальцем наверх. — Ладно.

Но мы же не можем раздать ее пришельцам с Сириуса, или откуда они там происходят. Это выходит за рамки наших возможностей!..

— А мы можем, — внезапно сказал Нитц. — Есть один способ. Эти штуки могут оказаться в тех населенных пунктах, которые занимают пришельцы.

Поэтому, когда они захватят нас, они получат и их.

— Да, — согласился Пит.

Обращаясь к нему, генерал сказал:

— Надо этим заняться. Конструированием.

Пит хмуро уставился в пол, желваки на его лице заработали.

— Эта штука всегда будет бить по больному. Это, — он в ярости указал на игрушку–лабиринт, — не будет действовать на них по–другому. Кто бы ни выдумал эту штуковину, она ВОЗДЕЙСТВУЕТ НА ЖИВЫЕ ОРГАНИЗМЫ ЧЕРЕЗ ТО ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ, что в них есть. И это как раз мне и не нравится в ней!

Глядя в инструкцию к игрушке, Нитц прочел:

— «Это очень мудрая с психологической точки зрения игрушка — она учит ребенка любить и уважать, лелеять другие живые существа не за то, что они могут сделать, а ради них самих». — Свернув брошюру, он отдал ее Ларсу и спросил Пита:

— Когда?

— Двенадцать–тринадцать дней.

— Давайте так — восемь.

— Хорошо, восемь. — Пит поразмыслил, лизнул свою запекшуюся нижнюю губу, проглотил слюну и сказал:

— Это как распятие в руках болвана.

— Ура! — Ларс, вращая один из рычажков уменьшал трудность славному толстому зверьку–жертве. Пока наконец не стало казаться, что жертва вот–вот достигнет выхода.

И в тот же самый момент Ларс дотронулся до рычажка слева. Цепь лабиринта незаметно изменилась — и последний и совершенно неожиданный барьер встал на пути жертвы, останавливая на пороге свободы.

Ларс, игрок, связанный слабым телепатическим сигналом, излучаемым игрушкой, почувствовал страдание — не очень острое, но достаточное, чтобы пожалеть о том, что нажал левосторонний рычажок. Но было уже поздно, жертва лабиринта была снова поймана в западню.

Никаких сомнений, подумал Ларс. Это действительно, как говорится в брошюре, учит состраданию и доброте.

Но теперь, подумал он, наша очередь поработать. Мы, мошенники, мы, кто правит этим обществом, мы, в буквальном смысле, несем ответственность за защиту нашей расы. Четыре миллиарда человек смотрят на нас. И мы — мы не делаем игрушек.

После того, как пришельцы–работорговцы с Сириуса убрали свои спутники — а под конец уже восемь спутников бороздили небо над Землей, — жизнь Ларса Паудердрая постепенно вошла в нормальную колею.

Он был рад этому.

Но при этом он очень устал, как он понял в одно прекрасное утро, медленно просыпаясь в своей кровати в нью–йоркской квартире. И увидел рядом с собой копну темных волос Лили Топчевой. И хотя ему было это приятно — она нравилась ему, он любил ее, — он вспомнил Марен.