Оставшись один на один с дверью Тихомирова, я чувствовала себя полной, стопроцентной дурой девкой, выставленной на Ярославское шоссе за долги бойфренда. А все ради молочного завода…

За дверью было шумно: многоголосный мужской гомон прерывал чей-то гундосый басок, затягивающий «Эй, мороз, мороз…».

«Окуджава здесь не катит», – поняла я.

Верка на цыпочках поднялась обратно на площадку, вдавила кнопку и не отпускала, пока не услышала тяжелую поступь хозяина.

Тихомиров открыл дверь, упер локоть в наличник и пристроил голову к локтю. Голова не слушалась и съезжала с опоры, отнимая последние силы хозяина.

Дима, как конь, встряхнул головой и признался себе:

– Надо завязывать.

– Здравствуй, Дима, – попыталась я установить связь с объектом.

Дима пристроил голову на локоть и уставил на меня мутный глаз (один, потому что другой зарылся в рукав).

– Вы ко мне?

– К тебе. Можно войти?

– Кнешо.

Тихомиров кивнул, отступил на шаг и прижал туловище к стене.

Осторожно, стараясь не уронить туловище, я пробралась мимо и остановилась напротив кухни, в которой висел вязкий запах перегара. Желудок скрутило, и я замерла, прислушиваясь к организму.

Дима оторвался от стены и, постепенно ускоряясь, добрался до кухни.

– Парни, тут дама, – заплетающимся языком доложил он обществу.

За круглым столом сидели двое. По тарелкам с какой-то невнятной едой, остаткам блюд и, главное, по количеству порожних бутылок в углу кухни было понятно, что сидят мужики давно – дня два.

Движения у парней были вялыми и неточными.

Тошнота, с которой я весь день удачно боролась, подкатила к горлу. Зажав рот ладонью, я кинулась на поиски туалета, с первой попытки отыскала заведение и согнулась над унитазом.

– Пропади все пропадом, – откашливаясь, пробормотала я и, пошатываясь, проскользнула из туалета в ванную.

– Вот она была и нету, – перекрикивая друг друга, заорали мужики, – эй, ты где?

– Здесь я, здесь, – выйдя из ванной, успокоила я компанию.

– Ты кто? – продолжили приставать мужчины.

– Я – ваша совесть, – оповестила я гостей Тихомирова, – и я говорю вам: встали и быстро пошли отсюда!

– Э-э, так ты больная совесть России, что ли? – заподозрил один из собутыльников – некогда интеллигентный мужчина с размытыми алкоголем чертами лица.

– Встали, встали, – подталкивала я умника, – погостили, и хватит.

Интеллектуал был, ко всему прочему, патлат и худ, как диссидент или актер экспериментального молодежного театра.

– Ты прости, если что, – захныкал второй – крепкий мужик с серьгой в ухе и якорем на предплечье, – я гад, я мерзавец, я подонок, но не предатель.

Тихомиров не мог прийти на помощь собутыльникам – устроив наконец голову на локоть, он спал, сидя за столом.

Я уступила желанию, набрала в банку от огурцов воды и плеснула в рожу одному и второму.

– Эй, ты чё? – задохнулся возмущенный репрессиями интеллигент.

– Пошли вон отсюда!

– Леха, а чё, бутылку ей оставим? – затосковал молодой человек с серьгой и якорем. Откуда только у Тихомирова такие знакомые?

– Пусть подавится, – выдал патлатый.

– Не, я несогласный.

– Забирайте водку, – разрешила я с барского плеча, – и все, что хотите, берите.

Молодой человек не заставил повторять дважды, шустро смахнул со стола бутылку, и друзья потянулись к выходу.

Я осталась дежурить у тела Тихомирова, смиряя себя тем, что возвращаю долг медбрату.

Сидеть без дела было скучно, я сняла платье, облачилась в Димкину рубашку и занялась уборкой.

Выбросила бутылки, сгребла в мусорное ведро остатки еды, вымыла посуду и принялась за полы.

Дмитрий Сергеевич только что-то промычал во сне, когда я переставляла его ноги (килограммов по двадцать каждая).

Вымыв кухню, оглядела затоптанный пол в комнате и решила продолжить уборку.

Совмещенный санузел тоже выглядел запущенным, и я переместилась с тряпкой в заведение.

Под ванной обнаружились залежи пустых бутылок – пыльных, оплетенных ороговевшей паутиной. Наследие предыдущего жильца или результат коллективного труда?

Я отыскала пакеты, быстро сложила тару.

А это что такое?

Под ванной пылился ветеран – пакет с розовыми таблетками. «Хлорид кобальта», – гласила стыдливая, полустертая надпись.

Вот так находка… «…колени, грудь, бедра», – поплыли зеленые буквы перед глазами.

К моменту, когда Тихомиров ожил, я уже привела мысли в порядок, приняла душ, переоделась в свое вечернее платье и устроилась перед телевизором с чашкой крепкого, сладкого чая. По телику шел детектив по Агате Кристи.

Почти не вникая в суть детективной истории, я следила за кошачьими манерами Эркюля Пуаро и его хищными усами и силилась понять, зачем Дима устанавливал камеру наружного наблюдения у моей калитки, если сам же писал письма? И тот ночной пришелец точно не мог быть Димкой.

Версия, не успев родиться, приказала долго жить.

– Привет. – Тихомиров в крайнем удивлении уставился на меня.

Красные, воспаленные глаза, помятая физиономия – воплощение женских грез, а не мужчина. Не говоря о дыхании…

– Привет.

– Как ты здесь оказалась?

– Волею случая.

– Что это на тебе? – заметил мой провокационный наряд бравый следователь.

– Лыжный костюм.

– А ты… давно тут?

Я взглянула на часы на стене:

– Через пятнадцать минут будет пять часов, как я здесь. Между прочим, познакомилась с твоими друзьями – мелочные людишки, не хотели покидать застолье. Пришлось дать навынос им бутылку водки и кое-что из продуктов.

Тихомиров конфузливо кашлянул, потупился и разглядел идеально чистые полы:

– Ты убрала здесь, что ли?

– Ничего подобного, это твои гости сделали широкий жест, – криво усмехнулась я, – не смогла отговорить. Хотели еще шторы постирать, но я не дала.

Пора было уносить ноги, пока меня не понесло. Я щелкнула пультом и поднялась:

– Спасибо за чай. Мне пора.

– Постой, – Дима старался дышать через раз, но получалось не очень, – а ты зачем приходила?

– Общественность обратилась с просьбой. Не могла же я отказать общественности. Да и за тебя стало страшно – я ведь твоя должница.

– А кроме шуток?