За сто лет добраться до спящей принцессы пытались разные принцы, но, лишь когда пришло время, один оказался в королевстве. Подданные короля и королевы застыли в разных позах, словно статуи, и только принцесса тихонько посапывала там, где уснула сто лет назад. Принц поцеловал её, и она открыла глаза.

Во сне время летит незаметно. Но принцесса сразу догадалась, что спала необычно долго. При виде склонившегося к ней незнакомца, девушка вскочила и убежала в тронный зал, к родителям. Там все едва пробудились от сна и потягивались, пытаясь осознать, что с ними случилось. Родители рассказали дочери о проклятии, чем страшно её разозлили. Как?! Скрыть такой секрет? Знай принцесса предсказание злой волшебницы, ни за что не стала бы так глупо колоть палец веретеном! Принцесса решила, что родителям больше доверять не может, и уехала с разбудившим её принцем, которому заявила, что спящих девушек целовать не следует и что ответ на предложение руки и сердца она даст ему через годик-другой.

Вот и миновали наконец суббота и воскресенье. Меня чуть не трясёт от беспокойства. Мамины нервы натянуты до предела, но она прилагает массу усилий, чтобы этого не показывать. На губах у неё застыла искусственно-спокойная улыбка. Поздно вечером в воскресенье раздаётся стук в дверь, и я открываю. На пороге – вымокшая под ледяным дождем Верити. Волосы облепили голову, зубы стучат от холода.

Схватив подругу за руку, я втягиваю её внутрь.

– Верити! Входи скорее! Что случилось? Ты же замёрзнешь! Повесив на вешалку её промокшее насквозь пальто, я бегу за полотенцем. У Верити больной вид: под глазами тёмные круги, щёки пепельно-бледные. Что-то случилось. Что-то очень плохое.

– Ты в порядке? Что-то не так? Что-то с Себом?

Верити медленно покачивает головой и растерянно смотрит на меня.

– У Себа всё хорошо. – Она со вздохом берёт меня за руку и продолжает: – Лора, я кое-что услышала на работе, ещё в пятницу. Чем больше я думаю над этим, тем важнее мне это кажется. – Так что же произошло? – спрашиваю я, усадив Верити. Страшно спрашивать, страшно услышать ответ, но лучше знать, что ждёт меня завтра утром. Вытирая полотенцем длинные мокрые волосы, Верити задумчиво произносит:

– Знаешь, может, и ничего страшного. Может, просто глупости. Дело в том, что я видела Карла, – скривившись, как от горького лекарства, рассказывает Верити. – У него друзья где надо, устроили его на работу в мэрию. Да уж, Карл не пропадёт! Он сам подошёл ко мне. Сказал… Сказал вот что: «Увидимся в понедельник. Надеюсь, ты хорошо подготовилась». – Бросив на меня короткий взгляд, Верити неуверенно улыбнулась. – Знаю, знаю! Сейчас ты скажешь, что я преувеличиваю. Но он так странно это произнёс…

– Разве он пойдёт на папино взвешивание? – недоверчиво переспрашиваю я.

– Не знаю, – пожимает плечами Верити. – Может, он решил меня позлить? Всё-таки это моя первая церемония, первый отчёт. Но я всё думала… А вдруг он и правда что-то знает?

– Вряд ли. Карл не настолько умён, чтобы разузнать что-то важное. А издеваться над людьми он мастер. Говорю и сама себе не верю. – Но всё-таки… Лора… Он знает, что мы дружим, знает, что я готовила отчёт по книге твоего паны. Пожалуйста, будь завтра осторожнее! Вдруг он припас какую-то гадость. Моё сердце пропускает удар, но голос звучит уверенно и беззаботно.

– Карл ничего не знает. Ведь так? Верити неуверенно качает головой.

– Не знает. Откуда бы ему знать? Я никому ничего о нас не рассказывала, отчёт по книге твоего папы написала чётко и ясно. Никто не заподозрит меня в приукрашивании его истории. Я просто хотела тебя предупредить. – Верити устало улыбается. – Конечно, изменить ничего нельзя, ты только будь внимательна. Договорились?

– Спасибо, Ветти. Всё будет в порядке. У меня предчувствие, что всё обойдётся, – старательно убеждаю я подругу и себя заодно. На губах Вериги расцветает привычная весёлая улыбка. – Ты права, совершенно права. А я болтаю всякие глупости. Этот Карл, он меня бесит. Обняв Верити, я вытираю с её щёк слёзы.

– Уже поздно, нам обеим надо хорошенько выспаться. – Снимаю с крючка своё пальто и протягиваю подруге: – Вот, надень моё. Твоё совсем мокрое. И беги домой, пока тебя не хватились. Верити благодарно кивает.

– Мама с папой тоже придут завтра на взвешивание. Мы все попросим пращуров помочь свершиться правосудию. Утром, перед судом, я зажгу свечу в память о твоём папе. Теперь мы обе плачем, не скрываясь, улыбаемся сквозь слёзы. На улице ветер надувает пальто и шаль на Верити круглым коконом. Из правого кармана пальто Ветти вынимает два сухих листа и, нахмурившись, бросает их на мокрую землю.

– Спасибо, Верити. Ты самая лучшая подруга на свете! – И я ни капли не преувеличиваю. Я так и стою у открытой двери, глядя Верити вслед, пока она не скрывается за серой стеной ледяного дождя.

– Леора! У тебя окно открыто? Жуткий холод! – доносится со второго этажа мамин возглас, и я закрываю дверь.

В понедельник мы с мамой просыпаемся рано. Завтракаем тостами с маслом в тревожной тишине, которую нарушает только позвякивание маленькой ложки о чашку, когда я помешиваю сахар. На нас строгие платья, лучшие шали ждут на спинках стульев, готовые окутать наши плечи, защитить нас.

Зажигаем свечи перед книгами предков – по одной на каждую книгу – и ещё свечу – для папы. Произносим короткую молитву, просим помощи и поддержки почивших родственников, чем бы ни кончился этот день. Мамины пращуры… Захотят ли они помочь папе? И всё же надо верить, надеяться, что предки добры и справедливы. Я даже обращаюсь к дедушке, прошу его быть милосердным и справедливым с папой.

Задувая свечи, мама плачет. Подходит к папиной свече, но только качает головой и отступает, зажимая рот ладонью. Плечи её вздрагивают. Задуть папину свечу придётся мне. Никогда ещё мне не было так плохо, как в эту минуту.

– До скорого, папочка, – едва слышно шепчу я и задуваю пламя.

Во Дворце правосудия горит негасимый огонь, но сегодня мне здесь холодно. Сквозь высокие каменные арки галереи проносится ветер, влетающий в открытые двери, всегда распахнутые настежь, словно говоря, что все мы войдём сюда в свой черёд. Огонь во Дворце напоминает о возможной каре, о лишении вечной жизни.

Мы с мамой садимся на скамью с разложенными на ней плоскими подушками работы наших самых преданных граждан. Сшитые много лет назад, подушки истрепались и почти не защищают от неудобных сидений. Ткань впитала в себя вечный холод и теперь передаёт его моим мышцам и костям. Ничто здесь не может успокоить моих тревог.

Внутри зал похож на остроконечную ведьминскую шляпу. Потолок уходит далеко ввысь, разноцветные витражи, повторяющие очертания дымовой трубы, заливают пространство причудливым сиянием. Свинцовые квадратики черепицы украшены стёклами всех цветов радуги. Сейчас солнце падает сквозь тёмно-синие и лиловые стёкла, и зал будто бы окрашен в багровые цвета кровоподтёков и залит красным вином.