Брови князя сурово сошлись на переносице. В голове закрутилось страшное слово «предатель».

— Неуж?.. — сорвалось с уст Михаила.

Боярин посмотрел на князя. Взгляды их встретились. В темных, светящихся умом глазах друга князь прочел, что боярина тревожит та же мысль.

— Предательство, как ты знаешь, — проговорил Федор, — на Руси издревле считается самым страшным злом.

Михаил недовольно зыркнул на друга. Тот понял и промолвил:

— Не сердись, князь. Слова эти сами вырвались из моего сердца. Пусть земля горит под ногами у этих облыжных душепродавцев.

— Верно говоришь, Федор, — на высокий княжеский лоб набежали морщины. — Да только как его, гада, узнать? Эти лукавцы так и норовят в душу влезть. Они ведь не ты, поперек горла за правду не пойдут. А гладят-то все по шерстке, по шерстке. Или заберется в нору и ждет, изменник, своего часу.

Боярин вздохнул:

— Пусть в твоем сердце никогда не будет места для жалости к этим вероломным и подлым людям. Болит душа за Русь. Сколько ваши княжьи раздоры принесли ей горя. И забываете ведь, какой тяжкий грех берете на свою душу, когда по вашей милости столько русичей гибнет в кровавой бойне!

Михаил вдруг расхохотался. Федор, не ожидая такой реакции, опешил.

— Ты мой второй Сеча. Тот тоже все пытался нас, дураков, урезонить. Жаль воеводу. Праведный был человек, — голос князя стал печальным. — Я сам себя, Федор, не пойму. Истина, которую ты сейчас глаголил, понятна любому дитятке. А вот поди же ты… Сидит в нас какой-то червь и поедом ест высокие, добрые чувства. И имя ему — гордыня.

— Гордым быть — глупым слыть, — заметил боярин.

Михаил тяжело вздохнул. И по этому вздоху Федор понял: не бражка развязала язык князю. Просто ему было необходимо облегчить перед кем-то душу.

Князь Михаил проснулся с тяжелой головой. Во рту пересохло. Ужасно хотелось пить. Увидев на столе жбан, кряхтя поднялся и зашлепал босыми ногами по янтарному ошкуренному полу. Жбан оказался пуст. Он грохнул им о столешницу.

— Э-э-эй! — раздался его громовой глас.

Тотчас открылась дверь, и на пороге появился отрок с полным жбаном в руках. Слуги хорошо изучили повадки хозяина.

— Налей, — гаркнул князь, подставляя кружку.

Он пил жадно, словно боялся, что кто-то отберет у него питье. Осушив пару кружек, смачно выдохнул: «Ух-х!» Велев юноше убираться, направился к окну. Во дворе толпились несколько воев. Поодаль их ждали оседланные лошади. Михаил вспомнил, что еще с вечера отдал приказ тиуну быть готовым к поездке на рыбалку. Помимо охоты не меньшей слабостью была рыбалка. Любил князь побродить с бредешком в погожий летний денек, охладить перегретое солнцем тело. А какой радостью светились его глаза, когда рыбаки выволакивали улов на берег! Князь знал верные места, поэтому мошна всегда была полной. Он любил наблюдать пляску могучих рыбин, когда те, изгибаясь калачом, пытались улизнуть обратно в реку.

— Бей по башке! — дико орал он, когда добыча подбиралась слишком близко к кромке реки.

Любил похлебать и наваристую ушицу. И это чувство сейчас враз надвинулось на него. Сбросив ферязь из бумазеи, натянул штаны, набросил на плечи опашень и чуть не бегом направился к выходу. Не успел сделать и несколько шагов, как столкнулся с княгиней.

— Ты куда? — удивленно спросила она.

— Ты пошто не сказала мне о своем Всеволоде? — грубо спросил вдруг он, вспомнив слова боярина.

— Не понимаю, о чем ты, — она быстро заморгала глазами, сердце ее екнуло.

— Чево ж тут не понять? Был здесь, сказывают, давеча, а на глаза не показался. Аль боится?

— Да Бог с тобой! — княгиня замахала руками, деланно улыбаясь. — Чево ему бояться? Плох он был, вот и послала я его на заимку. Делов-то!

— Ладно, — обходя супругу, сказал Михаил, — некогда мне. Но вернусь — разберусь, — грозно добавил он.

Михаилу подвели коня. Вставив ногу в стремя, он легко прыгнул в седло. Конь, почувствовав седока, нетерпеливо заплясал на месте. Твердой рукой князь осадил жеребца и оглядел свой небольшой отряд. Оставшись довольным, что не забыли прихватить оружие, он дал коню шпоры и крикнул: «Пошли!» Кони рванули, и отряд помчался по улице, поднимая давно не тронутую пыль.

* * *

Десна прекрасна в любое время года. Но особенно бывает хороша, когда ярило, поднявшись над горизонтом, сбрасывает невидимой рукой белое покрывало, обряжая окружающий мир в изумрудную зелень. Тогда земля как бы говорит: «Побудь со мной, человек, насладись моей красотой».

Но не всех она захватывает, пробуждая в сердцах любовь. Одними из таких равнодушных оказались и трое бродяжек, что проводили здесь, у излучины реки, питаясь ее дарами, который уж день.

— Судослав! — воскликнул один из них, видя, как товарищ снимает с костра котелок с ушицей. — Как мне надоела твоя рыба, чтоб ее!..

— Не хочешь, Пандил, не ешь, — спокойно ответил Судослав. — Мы с Диодором и одни управимся. Правда, паря? — Но тот, насупившись, промолчал.

Эти трое — слуги князя Всеволода. Только вот где их князь? Именно это они и хотят узнать. Потому и устроили рядом с дорогой свое стойбище. Но и тут кроется опаска. Боятся они открыто выйти на дорогу. Ибо до недавнего времени были… козельцами. Каждый встречный ведь полюбопытствует: «Откуда вы, братцы?» И что им отвечать, если, по примеру своего господина, они постыдно спасали свои жизни?

— Нет, так больше нельзя, — взрывается Пандил, отбрасывая рыбью голову. — Сколько можно ждать у моря погоды?! Судослав, придумай што-нибудь. Ты же самый умный из нас. Тебя ведь князь в тиуны взял!

Мужик, заросший до самых бровей бородой, обтер рот рукавом, изодранным в клочья, и тихо сказал:

— Я же говорил. Себя надо покалечить.

— А че, — подал голос Диодор, — он прав. Будто от татарвы пострадали. Так, Судослав?

Тот согласно кивнул и добавил:

— Доколе ж можно прятаться от людей?

— Все, — решительно воскликнул Диодор, вскакивая на ноги. Достав из ножен кинжал, он подал его Судославу и, задрав рваный рукав, подставил свое плечо: — Режь!

Судослав резанул. Порвав на ленты исподнее, мужики кое-как перевязали рану. Переведя дух, Диодор подошел к Судославу:

— Давай. Твоя очередь.

Тот подставил руку, и новая кровь побежала ручьем. Тем временем Пандил сбегал к реке и принес огромный голыш.

— На, шарахни! — подал он камень Диодору и подставил голову.

Так на берегу Десны появились трое раненых «героев».

Через пару дней на дороге, у которой они стерегли своего князя, раздался долгожданный конский топот. Спрятавшись в кустах, мужики терпеливо поджидали появления всадников. Но радоваться оказалось нечему: среди тех скакал князь Михаил, показаться которому на глаза друзья не решились. Когда кавалькада скрылась за поворотом, Диодор и Пандил молча воззрились на Судослава.