…Ярослав Штернбергский выслушал сбивчивый рассказ Путяты с огромным вниманием. Из речи купца он понял одно: Аскольду, подвигами которого он восхищался, грозит гибель. И виной тому — половецкий хан.

Не долго думая, воевода приказал собрать дружину. Наутро внушительный отряд, пугая встречных, помчался на юго-восток. По тому, как четко и умело выполнялись команды воеводы, Зуб понял, что в дружине царит крепкая дисциплина, а все воины прошли хорошую боевую подготовку. Одна мысль сверлила мозг: успеют или нет? То же беспокоило и купца. Поэтому, поручив Ивану гнать обоз в Чернигов, сам решил не отставать от воеводы. Ярослав, хмыкнув в усы, с радостью согласился.

* * *

После исчезновения друзей жизнь у Аскольда стала совсем невыносимой. Хан, подгоняемый требованием венгерского короля о передаче ему нескольких табунов лошадей или огромной суммы денег, — таков был договор, — не знал, что делать. Отдать столько лошадей означало самому остаться ни с чем. Расставаться с золотом тоже не хотелось. Времена были лютые, и что ждет впереди, никто знать не мог. Оставался один выход: сломить этого проклятого уруса.

Курда старался вовсю:

— Ты у меня заговоришь. Ты мне все скажешь! — И бил, бил связанного по рукам и ногам пленника.

Когда уставал, приказывал бросить его в яму, чтобы вскоре вновь приступить к своим изуверствам. Но все было напрасно. Аскольд молчал, стиснув зубы. Он словно одеревенел и, казалось, совсем уже не ощущал зверств, творимых над ним начинающим приходить в отчаяние половцем.

Наконец хан не выдержал и решил заняться козельцем сам. Когда стражники приволокли Аскольда к хану, Котян, взглянув на него, пришел в ужас. Тело уруса представляло месиво из запекшейся крови, кровоточащих ран и струпьев от ожогов. Оставалось одно: казнить, если и дальше будет упорствовать.

Хан приказал позвать толмача. Старик пришел, глянул… и отвернулся. Голова затряслась частой мелкой дрожью. Задрожали и руки: старцу пришлось спрятать их под мышками.

— Скажи этому змеенышу, что, если он будет играть в молчанку, я завтра же прикажу привязать его к лошадям и разорвать. Слышишь? Разорвать! — он оттолкнул толмача и скрылся за пологом.

Старик встал на четвереньки. Бережно подняв голову Аскольда, положил ее к себе на колени.

— Сынок, что они с тобой сделали?! Палачи! Послушай меня. Хан взбешен. Завтра он прикажет привязать тебя к лошадям. Это ужасная смерть. Я бы не пожелал ее и врагу. Ты еще молод. Найдешь клад и получше. Отдай его этим извергам. Они не оставят тебя в покое.

— Нет! — шепчут спекшиеся губы.

Старик тяжело вздохнул. Подняв глаза кверху, прошептал:

— Господи, не оставь его своими милостями. Спаси невинную душу. Возьми лучше мою, грешную.

…Настало утро, пробил роковой час. Курда отобрал крепких, сильных коней. Проверил крепость волосяного ужища и самодовольно усмехнулся. Теперь никакие силы не помешают ему выполнить ханский приказ.

Народ все прибывал. Весть о предстоящей казни с быстротой звука распространилась среди половцев. Солнце уже поднялось над скрытой в дымке далекой рощей, когда прискакали ханские нукеры. С помощью плетей они разделили толпу надвое, образовав широкий, до самого горизонта, проход. Толпа поняла, что наступает решительный момент. И действительно: появился хан. Человеческое море всколыхнулось и завыло, падая ниц. Хан движением руки поднял подвластный ему народ с земли.

Тем временем ловкие нукеры постелили на холме шкуры и усадили на них своего повелителя. Усевшись поудобнее, владыка хлопнул в ладоши. Тотчас к нему подскакали несколько всадников. Один из них, судя по одежде, и был обреченным урусом. Если бы не дюжие воины, поддерживавшие его с боков, он давно бы свалился с коня. Его молодость, измученный и истерзанный вид не могли не вызвать жалости. В толпе послышался гул негодования. Но он тотчас исчез, стоило хану поднять голову.

Наверное, смысл ропота толпы стал понятен урусу. Нет! Он не должен выглядеть жалким в глазах врагов. Собрав остатки сил, он выпрямился в седле и гордо вскинул голову. Движением плеч отбросил руки стражников. Толпа ахнула. Только что перед ними было слабое, изможденное существо, и вдруг оно преобразилось в гордого, презирающего смерть воина.

Вид Аскольда еще больше взъярил хана. Он грозно глянул на Курду. Тот быстро исчез, но вскоре появился вновь, ведя за собой лошадей, которым и предстояло сейчас исполнить злую волю хана.

Аскольд сам спустился с коня. Его глаза, устремленные в небесное марево, казалось, хотели вобрать в себя всю эту бездонную синь. Он, не отрывая взгляда, смотрел на облака, которые, подобно лебединой стае, уносились в неведомую даль. Может, они плывут над поверженной и испепеленной вражескими ордами землей в сторону родного Козельска? А может, это шлет ему прощальное напутствие дорогая, любимая Всеславна? «Милая… Да пронесутся мимо тебя ветры ненастные. Прости, что уношу с собой нашу любовь. Прости за то, что не выполнил твоего желания, прости, что сдержал слово, данное отцу. Я и на том свете буду любить тебя…»

Грубый толчок прервал его мысли. Воины стали связывать ему за спиной руки. Кто-то ладил к ногам веревки.

Аскольд вдруг почувствовал в теле необъяснимую легкость. Казалось, даже сил прибавилось. Не было страха! Он не думал о предстоящем последнем земном испытании. Зато только сейчас отчетливо вдруг осознал, как сильно ему хочется жить. О Господи! Жить! Как хочется крикнуть на всю вселенную: жи-и-ить!

Аскольд понимал, что еще есть возможность сохранить свою жизнь. Но тотчас перед ним встал образ отца.

— Нет!..

Котян взмахнул рукой. Курда только и ждал этого момента. Он знал, что надо делать: разогнать коней, а потом медленно, медленно начать их разводить. Тогда жертва будет испытывать воистину нечеловеческие муки.

Кони понесли, убыстряя смертельный бег. Они мчались мимо толпы, где одни с жадностью, а другие с замиранием сердца не сводили глаз с подпрыгивающего на кочках тела. Еще мгновение, и…

…Два скачущих во весь опор всадника с обнаженными мечами в руках появились как из-под земли. Стремительный бросок наперерез ханским скакунам, два молниеносных взмаха, и — веревки перерублены!

— Кто послал?! — рассвирепел хан, запоздало вскакивая со шкур. — Взять! — завопил он, тыча пальцем в вероломных нарушителей захватывающего действа.

Нукеры опрометью бросились исполнять приказ, но первые же из них нашли в схватке с незнакомцами мгновенную смерть, и это охладило пыл остальных. Однако свирепый окрик Котяна заставил их вновь сплотить ряды, и самонадеянные смельчаки — Путята и Зуб — были вскоре со всех сторон окружены половцами. Рядом, опираясь на их плечи, стоял ненавистный пленник.

Это окончательно вывело хана из себя:

— Отрубить всем головы!

Но не успели стражники сжать рукояти сабель, как воздух огласился воинственным боем барабанов и громкими звуками рога. Хан не раз слышал этот гул: он извещал, что прибыла чья-то дружина.