И чего? Можно подумать, Женька ему в вечной любви клялась.

– Ты такая же лживая тварь, как твоя мамаша. И я не хочу, чтобы ты крутилась в доме. Ничего вам здесь не обломится.

– Ага, – хмыкнула Женька. Ишь, грозный выискался.

– Женечка, – Гошка присел. – Ты подумай, что будет, если я показания дам… твоя мамка ведь не только меня дозой снабжала. Находились… приятели.

Притом его лицо дернулось.

– А это уже уголовное преступление. Торговля наркотиками. При небольшом содействии следствия можно пришить и в особо крупных размерах. И пойдет твоя мамаша на зону, где ей, честно говоря, самое место. А может, и не одна пойдет. Поди докажи, что ты участия в торговле не принимала… не надо портить себе жизнь, Женечка.

– Я же ничего плохого не делаю!

– Но и ничего хорошего, – спокойно ответил Гошка. И Женька поняла, что не отступится. Сдаст. И мамку, и Женьку, и плевать ему будет, что Женька невиновная. Она про торговлю знать не знала, и вообще, быть того не может, чтоб мамка так завязалась с наркотой. Не потому, что хорошая, в хорошесть людскую Женька не больно верила, но потому, что наркота – это бабки, а денег у мамки никогда не водилось. Женька вон сколько просила телефон нормальный купить, чтоб с сенсорным экраном, а то ходит, как лохушка, с кнопками. В классе все ржут.

– Пойми, – Гошка вздохнул. – Я сделал очень много нехорошего. Исправить прошлое не в моих силах, но в моих сделать так, чтобы в будущем не допускать подобных ошибок. И по-хорошему, мне следовало бы избавиться и от твоей матушки, и от тебя. Но я понимаю, что у мамы моей слабое сердце. И не хочу ее тревожить лишний раз. Она вам верит. И новость, что вы… в общем, нельзя допустить, чтобы случился удар.

Он говорил почти ласково.

А у Женьки в голове вертелась одна-единственная мысль: выставит.

Пускай не сразу, но выставит… и куда тогда идти? Нет, квартирка имелась, но дрянная, убогонькая. А с работой в городе швах… небось мамка навряд ли такое другое место найдет. Быть ей тогда уборщицею или техничкою в школе за гроши горькие.

Страшно стало.

– Поэтому, Женечка, будь добра, прояви благоразумие. Проследи, чтобы мамаша твоя не натворила глупостей. Ты же не хочешь в тюрьму сесть?

На зону Женька точно не стремилась.

– Ты… – она шмыгнула носом, прикидывая, поможет ли делу, если она расплачется. Мужики слез не выносят. А Гошка только хмыкнул.

– Давай без цирка. Лицедейка из тебя фиговая. Только мама моя и могла такой поверить. В общем, так, Женечка, иди и не забывай о нашем разговоре. Будешь вести себя правильно, и расстанемся друзьями. Иначе сидеть вам обеим.

Сказал и из комнаты выставил.

А мамка тут как тут, точно ждала. И тоже в Женьку клещом впилась.

– Чего хотел? – не на кухню потянула, в свою каморку, в которой порой оставалась ночевать, когда возвращаться домой поздно было.

– Сказал, что посадит, если ты какую глупость сделаешь…

– Поганец, – мамка злилась, она когда злилась, всегда лицом белела, а на носу красные пятна выступали. – Ничего, мы еще увидим, кто последним посмеется…

Сказала так… страшно.

– Еще велел к тетке не лезть.

– Не лезь, – согласилась мамка. – У тебя вон экзамены на носу. Учись. А потом…

Она замолчала, но как-то так, что у Женьки не появилось ни малейшего желания уточнять, что именно случится потом.

У нее и вправду экзамены.

Выпускной.

Выпускной, признаться, волновал Женьку куда сильней экзаменов, тем более что на медаль она не рассчитывала, а минимум небось все получают.

Главною Женькиною заботой было платье, чтоб не хуже, чем у других, а то и получше, вот только мамка будто и не слышала, что выпускной – он раз в жизни бывает. И Женьке неохота в этот самый раз глядеться нищею. Только и отвечала, что денег нет… а те, которые дала, хватило бы разве что на китайское барахло… вот и остались секонды.

В секондах, если умеючи, порой классные штукенции отыскать можно.

Вот по ним Женька и лазила, когда с Гошкою повстречалась вновь. Точнее, не повстречалась, он Женьку не видел, а она его – очень даже видела. Магазинчик аккурат напротив кафешки был, а там – окна здоровенные, все распрекрасно видать. Небось Женька в такие кафешки и не заглядывала, сразу ж ясно, что цены там несусветные. Вона, чистенько все, аккуратненько. Столики махонькие, под белыми скатерками, на скатерках – вазы с цветами. У дверей мужик в красном пиджаке навытяжку стоит, пялится в пустоту. И ежели кто входит или выходит, то он этому человеку дверь отворяет, кланяется.

Короче, местечко было зашибенным. Поэтому Женька, поджидая подружку, у которой такая ж проблема с платьем имелась, кафешку и разглядывала. А потом – Гошку… и девку его…

Ну ладно, не девку, дамочку.

В годах.

Женька, может, и не великого ума сама, да только ума много не надобно, чтоб сообразить, что тетка, которая за столиком сидела, Гошку слушала, постарше его будет. Годочков этак на десять. А сама вся такая… прям растакая… костюмчик белый, в тонкую синюю полоску. Такой не на каждой смотреться будет, на тетке же он – что влитой. Фигурка ладная. Не тощая, не толстая, самое оно… лицо гладкое, моложавое. Волосы в темный цвет выкрашены, и наверняка в салоне дорогом, потому как не крашеными гляделись – натуральными.

И главное, что смотрит эта дамочка на Гошку ласково, сразу понятно становится – не родственница она… и не случайная знакомая. Он и вовсе то за ручку взять ее норовит, то наклонится, будто прядку за ушко заправить, то на это самое ушко шепчет чего-то, а она смеется, то есть улыбается.

Короче, прикольная тетка.

– А дальше что было? – Стас справился с раздражением, но на хозяйку квартиры старался не смотреть, так нервы целее будут.

– А ничего. Ксюха пришла. И мы за платьем поехали… ей-то сразу нашли. У нее ж фигуры никакой, доска модельная… в модельки и поперлась, ее зазывали… свезло. Некоторым вообще по жизни везет, а другим вот кочевряжься аль нет, но криво выходит.

Она вздохнула.

– Но мамка, когда про дамочку эту услышала, прям вся красная сделалась. Я аж испугалась, что удар хватит… у нас у одноклассницы одной так мамку удар хватил. И слегла на фиг. Машка за нею теперь ходит. Жуть. Моя вон просто померла, и то теперь хлопот выше крыши.

Женька мазнула ладонью над головой, наглядно демонстрируя, сколько именно хлопот доставила Настасья своею скоропостижной смертью.

– Ну а потом я еще слышала, как он по телефону балакает… в хате убираться нужно было, окна мыть. А у мамки уже с руками тяжко, ну она мне и велела, – Женька скривилась, надо полагать, просьба эта не вызвала у нее энтузиазма. – Денег дать обещалась на босоножки. Короче, я мыла… и слышала, как Гошка с бабой какой-то щебечет. Ангелом величает… так и сказал, что, мол, ангел мой, скоро я допишу картину, и мы вместе будем. Прикинь? Придурок…