Но это не помогало. Чужой взгляд подталкивал к бездне, к падению, к небытию…

Баглай досадливо поморщился и отступил от края крыши. Потом спустился вниз и сделал то, что делал по утрам лишь в редких случаях: отпер дверь своей второй квартиры, вошел, уселся у круглого столика в стиле ампир и просидел так с четверть часа, разглядывая нефритовую вазу, синий персидский ковер с голубыми узорами, клинки, тарелки, статуэтки и картины – с венецианской лагуной, с рекой и мельницей, с развалинами греческого храма и с панорамой гор – возможно, Альп, возможно, Апеннин.

Сегодня этот пейзаж действовал на Баглая с особой успокоительной силой. Было приятно сознавать, что горы – а главное, пропасти на полотне – подвластны ему во всем, что он их владыка и повелитель и может уничтожить их, изрезать в клочья, снять со стенки или повесить вновь. С чувством мстительного торжества он разглядывал картину – россыпь каменных домиков у подножья горы, тонувших в оливковой зелени, горбатый мостик над ручьем и церковь, от которой тянулась дорога к перевалу. Зеленый тон переходил в коричневый, бурый и серый; две вершины, что стерегли перевал, казались почти черными, похожими на руины древних цитаделей, а над ними раскинулось грозовое небо, тоже темное и будто придавившее горы, дорогу и дома своей неимоверной тяжестью.

Мрачный пейзаж, зато исполненный величия и мощи, подумал Баглай, поднялся, тщательно запер дверь и приступил к гимнастике и завтраку. Ощущение чужого холодного взгляда уже не преследовало его.

Впрочем, сей феномен относился к явлениям загадочным, непостижимым, но не опасным, а вот на работе Баглая ждали вполне реальные неприятности. Едва он успел переодеться, как в кабинет просунулся Макс Арнольдович и, окинув быстрым взглядом стол под свежей простыней, еще не включенный магнитофон и баночки с мазями и маслами, проинформировал, что вызывает шеф. Не одного Баглая; вместе с ним на четвертый этаж отправились экстрасенс Рюмин и все массажисты, включая Лидочку Сторожеву. Лоер конвоировал их с непроницаемой физиономией, словно бригаду зэков, отправленных на лесоповал. Прочие сотрудники «Дианы», не исключая «скифов»-охранников, косились на это шествие в немом изумлении и, вероятно, гадали, поставят ли массажистов к стенке, сбросят ли в бассейн или сожгут под кварцевыми лампами в солярии. Вика Лесневская, выглянув из процедурной, сделала большие глаза, выскочила в коридор, пристроилась рядом с Баглаем и дернула его за рукав:

– Куда ведут, желанный мой?

– К Мослу, – хмуро сообщил Баглай, а Римм, протирая очки, добавил:

– Мослы полировать. Чтоб меньше желалось, лучше работалось.

Лоер повернул голову и, окатив экстрасенса ледяным взором, процедил:

– Доктор Лесневская, прошу вернуться на место. Если не ошибаюсь, прием у вас начнется через двадцать пять минут.

– Ой, надо же! А я музыку не включила и не стряхнула пыль с ушей! – Состроив озабоченную гримаску, Вика ринулась к процедурной.

Они поднялись по лестнице на четвертый этаж, проплыв сквозь ароматное облако, что просочилось из косметического салона, затем миновали бухгалтерию, ординаторскую, комнату отдыха охраны и, под водительством Лоера, вошли в директорский кабинет. Баглаю приходилось здесь бывать – тогда, когда Мосолов давал инструкции по части избранных клиентов; они, подобно старикам, являлись его особой специализацией. Комната была просторной, тихой, выходившей окнами во двор, обставленной канадской мебелью; светлый клен красиво сочетался с золотистыми шторами, большим бледно-песочным ковром и бронзой массивной люстры – разлапистой, восьмирожковой, исполненной под старину. Взглянув на нее, Баглай, как обычно, презрительно сморщился. Хлам, новодел, туфта!

Мосолов, с вальяжным видом расположившийся в кресле у письменного стола, огромного, как стадион, дернул головой. Этот неопределенный жест с равным успехом мог означать приветствие или команду построиться по ранжиру, но Макс Арнольдович не колебался: расставил всех пятерых на ковре, лицом к столу, подровнял шеренгу и в ожидании воззрился на директора.

Тот оглядел вошедших – сначала мужчин, Баглая с Рюминым, Бугрова и Уткина, и, наконец, Лидочку в коротком соблазнительном халатике. Под пристальным директорским взглядом она покраснела, затем побледнела, словно увядающая лилия.

– Вот что, друзья, – произнес Виктор Петрович хорошо поставленным лекторским голосом, – тут из налоговой по ваши души заявились. Учтите: из полиции, не из инспекции. Говорят, стрижете на частных клиентах… – Он выдержал многозначительную паузу. – Нехорошо, друзья мои, нехорошо! Лучше уж пили б или там с девочками развлекались. От питья казне прибыль, а девочками сам генеральный прокурор не брезгает… Значит, и вам не возбраняется.

– Не генеральный прокурор, а человек, похожий на него, – уточнил педант Лоер.

– Похожий, непохожий… – Физиономия Бугрова вдруг стала наливаться темной кровью. – Клал я на всех похожих и непохожих! По выходным и после шести я сам себе господин! Хочу – пью, хочу – клиентов щекочу!

– Щекотать не возбраняется, тем более клиенток, – сообщил Мосолов. – Возьми патент, зарегистрируйся, плати налоги и щекочи в свое удовольствие. Налоги – дело государственное, финансовый базис демократии! – Он наставительно поднял палец и ткнул им в Бугрова.

– Это тебе не прежний режим, когда от каждого – по способностям в обмен на твердую зарплату. Теперь все изменилось. Отстегни державе что положено, а там трудись и получай свое, пока пупок не надорвешь. Свобода, Федя, свобода! Который год при ней живем, пора бы и привыкнуть.

– У меня есть патент, Виктор Петрович, – порозовев, пискнула Лидочка. – Еще зимой оформлен.

– Докладывать надо! – отозвался Лоер, вытащил из кармана блокнот и сделал в нем какую-то пометку. – Свободны, Сторожева. Отправляйтесь в свой кабинет.

Лидочка вышла. Мосолов вздохнул, провожая ее плотоядным взглядом, и вымолвил:

– Федя, конечно, прав: по выходным и после шести каждый сам себе господин. Но, господа мои дорогие, это не повод, чтобы ко мне совалась полиция. Я тут полицию видеть решительно не желаю. Ни полицию, ни милицию, ни инспекцию… Ни майора Пронина, ни Джеймса Бонда… И всем, кто хочет у меня работать, придется с этим согласиться. Я понятно выражаюсь, а?

Бугров и Уткин кивнули; Федор – с хмурым видом, а Леонид – с испуганным и виноватым, словно его уличили в невероятных злодействах. Баглай не отреагировал никак, а Жора Римм, ехидно ухмыльнувшись, произнес:

– Моя аура безгрешна и чиста, как у святого далай-ламы. Никаких патентов, частных практик и утаенного дохода. Я, уважаемый Виктор Петрович, этим не занимаюсь. В свободные вечера я предаюсь медитации и отработке психомоторных приемов. По комбинированной буддийско-японо-китайской системе. Ом-мани-поднимани, апрокири и влей-вшуй.

– Не в шуй вы вливаете, а в глотку, – заметил Лоер и, дождавшись благосклонного директорского кивка, стал прорабатывать Рюмина в классическом стиле былых партийных собраний. Экстрасенс бодро отбрехивался, и продолжалось это минут семь или восемь, пока Виктор Петрович не предложил всем убраться с глаз долой. Всем, за исключением Баглая.