– Оскар так волнуется, будто речь идет о его собственной кандидатуре, – сказал он, перечитав только что поданные ему бумаги.

– Меня тоже удивляет, что мой брат так ударился в политику, – ответила Цецилия, слегка покачав головой. – Прежде ему не было до нее дела.

– Потому что он много лет оставался чужим родине. Так надолго уйти от дел непростительно! Я только теперь вижу, что он может сделать, если дать ему возможность действовать.

– О, я думаю, Оскар может сделать очень много, если серьезно захочет, а он хочет начать в Оденсберге новую жизнь, он обещал мне.

Слова Цецилии прозвучали как-то странно, почти как извинение, но Дернбург не обратил на это внимания.

– Желаю ему удачи и себе тоже, – серьезно сказал он. – Скажу тебе откровенно, Цецилия, до сих пор я относился к твоему брату с некоторым предубеждением, теперь оно исчезло. В последние недели он был мне самой верной, самой надежной опорой, я постараюсь отблагодарить его за это.

Молодая женщина ничего не ответила. Она смотрела в окно на пасмурный октябрьский день. Смеркалось. Лакей принес лампу. Вместе с ним в комнату вошли Вильденроде и Майя. Барон казался взволнованным и озабоченным. Дернбург быстро обернулся к нему.

– Ну что, Оскар? Что нового? Ничего хорошего, если судить по вашему лицу. Получены новые известия?

– Да, из города. Наши опасения сбылись: социалисты получили перевес.

– Получили-таки! – в сердцах воскликнул Дернбург. – Впервые им удалось настоять на своем! Ну, с помощью оденсбергских голосов мы поумерим их радость.

Глаза Цецилии боязливо искали взгляда брата, по его лицу она видела, что он не разделяет уверенности Дернбурга; в его голосе тоже слышалось некоторое колебание, когда он ответил:

– Конечно, за Оденсбергом остаются решающие голоса и надо надеяться, они будут в нашу пользу, тем не менее мы должны быть готовы ко всему.

– Но не к тому же, что мои рабочие изменят мне? – перебил Дернбург. – Ничего подобного я не могу ожидать от них, никогда! Запаситесь терпением, Оскар! Выборы будут скоро окончены.

Он встал, но его нервная ходьба взад и вперед по комнате и беспрестанное поглядывание на часы показывали, что он далеко не так хладнокровен, как казался внешне. Вдруг его взгляд упал на Майю, вошедшую в комнату почти роб-ко и тотчас подсевшую к Цецилии, он остановился.

– Моя бедная малютка совсем запугана, – сказал он с состраданием. – Ах, эта ужасная политика! Мужчины так ею увлечены, что ни о чем ином и думать не могут. Подойди ко мне, Майя!

Девушка прижалась к отцу.

– Ах, папа, я так мало разбираюсь во всем, что касается политики! Иной раз мне бывает очень стыдно за свое невежество.

– Тебе и незачем ломать над этим головку, дитя мое. Ты можешь смело предоставить политику Оскару и мне.

– Но я, конечно, еще научусь этому, – сказала Майя с тяжелым вздохом. – Ведь научилась же Цецилия… О, папа, я ревную к Цили! Она одна владеет теперь твоим сердцем, ты все обсуждаешь с ней, а меня постоянно устраняешь, как маленькую, глупую девочку.

– Это ужасно с моей стороны! – шутливо ответил Дернбург, ласково глядя на невестку.

– Право, я не понимаю, чего ради вы все так беспокоитесь, – продолжала девушка, надув губки. – Ведь папа будет выбран, как всегда?

– Да, я думаю, – с уверенностью сказал Дернбург.

– Ну, так, значит, все в порядке, и нам не о чем грустить! Правда, злой Эгберт наделал столько хлопот папе, и все только и говорят о нем…

– Не вспоминай о нем, Майя! – сурово и мрачно перебил ее Дернбург. – Имя инженера Рунека каждый день мозолит мне глаза на выборах, но в своей семье я не желаю его слышать, с ним мы порвали раз и навсегда.

Девушка замолчала, и наступила довольно длительная пауза, Время шло, а ожидаемых известий все еще не было. Наконец явился лакей и тихо сказал барону несколько слов, Оскар быстро поднялся и вышел. В слабо освещенной приемной он нашел директора и Виннинга, ожидавших его.

– Вы хотите говорить со мной, господа? – поспешно спросил Вильденроде. – Какие известия?

– К сожалению, неприятные, – нерешительно начал директор, – очень неприятные! Господину Дернбургу следует приготовиться к горькому разочарованию. Рунек победил, три четверти оденсбергских голосов отданы за него.

Барон побледнел, и его рука судорожно сжалась.

– Не может быть! Это невероятно! – произнес он прерывающимся голосом. – А деревенские округа, наши рудники? Есть уже известия оттуда?

– Нет, но они не могут изменить результат. Рунек победил в городе и в Оденсберге, этого достаточно, чтобы за ним было первенство. Вот цифры.

Вильденроде молча взял бумагу из рук директора и прочел заметки, они подтверждали сказанное; партия Дернбурга проиграла.

– Мы не можем сообщить это патрону, – заметил Виннинг, – он совершенно не подготовлен.

– Я сообщу ему, – сказал барон, кладя бумагу в карман. – Еще одно, господа! Весьма возможно, что когда исход выборов станет известен, то будут сделаны попытки к манифестациям, в данном случае они будут прямым оскорблением для патрона. Этот опьяненный победой сброд способен на все, надо иметь это в виду. Всякая попытка к такого рода действиям должна быть беспощадно подавлена, каковы бы ни были ее последствия. За это отвечаете вы, господин директор. Нам нечего больше церемониться, и мы дадим это почувствовать.

Он коротко поклонился и вышел. Директор и Виннинг переглянулись, наконец первый тихо заговорил:

– Кто, собственно, наш хозяин – господин Дернбург или барон Вильденроде?

– По-видимому, барон, – раздраженно ответил Виннинг. – Он раздает приказания по всей форме, да к тому же такие, которые могут иметь непредсказуемые последствия. Манифестации будут непременно, уж об этом позаботятся Фальнер и компания.

Вильденроде взял на себя очень неприятную обязанность. Когда он вернулся в кабинет, Дернбург встретил его нетерпеливым вопросом:

– Что там такое? Зачем нас отвлекают посторонними делами? Не понимаю, что значит это упорное молчание! Известия могли бы уже быть здесь.

– Они получены, как я только что узнал, – ответил Вильденроде.

– Да? Почему же о них до сих пор не доложили?

– Директор и Виннинг не захотели сделать это лично, они обратились ко мне…

Дернбург задумался, впервые у него мелькнула мысль о возможности неудачи.

– К вам? Почему же не ко мне?

– Они предоставили мне право сообщить вам результат, – сказал барон, еле сдерживая волнение. – Они не посмели явиться к вам…

Дернбург изменился в лице, но высоко поднял голову.

– Разве уже дошло до того, что со мной считают возможным ломать комедию? Говорите, в чем дело!