— Нет, сэр, но после беседы с леди Шелбурн я уже ничему не удивляюсь. Так у вас есть записи по делу Лэттерли, сэр?

— Вы упрямы, Монк. Весьма сомнительное достоинство. Я принял у вас письменный рапорт о том, что это было самоубийство. Вас оно тогда не заинтересовало. Не собираетесь же вы снова начать расследование?

— Да, сэр, собираюсь.

Он нанес визит семейству Лэттерли вечером, после работы. Наверняка Монк бывал у них в доме и раньше — вряд ли он вызывал миссис Лэттерли для беседы в полицейский участок. Монк оглядел улицу, ища знакомые приметы, но не заметил ни одной.

Из всех улиц на свете он сохранил в памяти лишь холодные мостовые Нортумберленда, чистые, исхлестанные ветром домики, серое море, гавань внизу и тянущиеся до горизонта вересковые пустоши. Еще смутно припоминалось ему первое путешествие на поезде — в Ньюкасл. Пышущая жаром огромная машина, клубы пара, мощное биение стального сердца и захватывающий детский страх при мысли о клокочущей огнем топке.

В Лондон Монк уезжал совсем по-другому. Он уже был постарше лет на десять. Мать умерла. Бет осталась с тетей. Отец погиб в море еще до того, как сестренка научилась ходить. Отъезд в Лондон означал начало новой жизни; детство кончилось. Бет провожала его на станции, что-то кричала вслед, комкая руками передник. Ей тогда было не больше девяти, а ему — лет пятнадцать. Но он умел читать и писать, а стало быть, перед ним открывался весь мир.

Как давно все это было… Сейчас ему за тридцать, возможно, тридцать пять. Чем он занимался эти двадцать лет? Почему так и не вернулся на родину? Все это ему еще только предстояло выяснить. Часть его прошлого хранится в полицейском участке — у Ранкорна, который его ненавидит. Но неужели у него не было никакой личной жизни — одна только служба?

А что с ним было до прихода в полицию? Его служебные записи охватывали лишь последние двенадцать лет. А восемь лет перед этим? Карабкался наверх под руководством безымянного и безликого наставника? Учился одеваться и говорить, как джентльмен? Монка подчас путали собственное честолюбие и сила воли.

Он стоял перед дверью дома Лэттерли, испытывая странное волнение. Бывал ли он здесь раньше? В последнее время он часто думал о миссис Лэттерли, но теперь это казалось ему непростительной глупостью, потому что сама она, возможно, не вспомнила о нем ни разу. Не исключено, что даже придется объяснять, зачем он явился.

Монк поколебался: стучать или не стучать? Может, лучше зайти в другой раз, когда он узнает побольше и о себе, и о деле Лэттерли? Но тут мимо крыльца по улице прошла девушка, и, чтобы не выглядеть глупо, Монк поднял руку и постучал.

Горничная открыла почти немедленно. Брови ее чуть приподнялись от удивления.

— Добрый вечер, мистер Монк. Входите, сэр. — Произнесено все было с безукоризненной вежливостью, хотя и несколько поспешно. — Семейство ужинает в гостиной, сэр. Доложить ли мне о вашем приходе?

— Да, пожалуйста. Благодарю вас.

Монк разделся и последовал за ней в столовую при кухне.

Горничная вышла, а Монк принялся расхаживать взад-вперед. Он был взволнован. Лишь мельком оглядел он мебель, весьма посредственную картинку на стене и потертый ковер. О чем он собирался говорить с ней? Монк вторгся в чужой дом лишь потому, что лицо хозяйки не давало ему покоя. Конечно, она надеялась, что он сможет как-то обелить поступок ее тестя. Самоубийство считалось ужасным грехом, и никакой финансовый крах не мог оправдать в глазах церкви это преступление против бога. Если бы заключение полиции не допускало двоякое толкование, тестя миссис Лэттерли непременно похоронили бы за оградой церковного кладбища.

Возвращаться было поздно, хотя мысль о бегстве мелькнула в голове Монка. Он поискал иные возможные предлоги для визита, прикинул, не сослаться ли на письмо, найденное в комнате Грея, но тут вернулась горничная.

— Миссис Лэттерли примет вас, сэр. Прошу.

И он послушно последовал за ней — с бьющимся сердцем и пересохшим ртом.

Гостиная была средних размеров, уютная, оригинально обставленная. Здесь чувствовался размах человека, привыкшего тратить деньги давно и без оглядки. Однако наметанный глаз Монка приметил и несколько выцветшие на солнце шторы, и то, что ковер не вполне подходит к мебели. В целом комната ему пришлась по вкусу, но он опять невольно спрашивал себя, где и когда в беспощадном продвижении по общественной лестнице он научился разбираться в подобных вещах.

Взгляд его обратился к сидящей у камина миссис Лэттерли. Платье на ней было не черное, а цвета темного вина, на щеках играл легкий румянец. Шея и плечи казались хрупкими, как у ребенка, но выражение лица было отнюдь не детским. Она смотрела на Монка, широко раскрыв глаза.

Монк поспешно повернулся к остальным. Мужчина с более светлыми, чем у нее, волосами — по-видимому, муж. Что же касается сидевшей напротив женщины с гордым и сердитым лицом, Монк сразу узнал в ней даму, с которой встречался и немедленно повздорил в Шелбурне, — мисс Эстер Лэттерли.

— Добрый вечер, Монк. — Чарльз Лэттерли остался сидеть. — Вы помните мою жену? — Он повел рукой в сторону Имогены. — А это моя сестра, мисс Эстер Лэттерли. Она была в Крыму, когда умер отец.

В голосе его ясно слышался оттенок неудовольствия. Похоже, мистер Лэттерли сожалел, что в свое время позволил Монку вмешаться в дела семьи.

Внезапно Монк со страхом понял, что успел попасть в немилость и в этом доме. Что он здесь-то натворил? Был слишком дерзок, бесчувствен к их несчастью? Оттолкнул необдуманным высказыванием или проявил вызывающую бесцеремонность? Кровь бросилась Монку в лицо, и он заставил себя открыть рот.

— Добрый вечер, сэр. — Затем он поприветствовал легким поклоном Имогену и Эстер. — Добрый вечер, мэм. Мисс Лэттерли.

Он счел за лучшее не упоминать об их знакомстве — слишком уж неудачной была встреча.

— Чем мы можем помочь вам? — спросил Чарльз, кивком предлагая Монку расположиться поудобнее.

Монк сел, и тут ему пришло в голову, что Имогена, возможно, общалась с ним тайком от мужа и невестки, пытаясь сама выяснить правду о смерти тестя. Если так, то он не имел права выдавать ее.

Он сделал глубокий вдох, моля бога, чтобы тот помог ему вспомнить, что он слышал от Чарльза, а что от Имогены. Он мог, конечно, сблефовать, намекнув, что открылись некие новые обстоятельства — например, связь с убийством майора Грея… Но к чему эта ложь? Ведь он явился сюда из-за Имогены Лэттерли! Эти люди знали Монка — пусть поверхностно, но все же знали. Он работал на них незадолго до несчастного случая. Разумеется, им есть что сообщить ему о нем самом.

Все трое смотрели на него выжидательно.

— Возможно… — Голос его был хрипловат, и пришлось откашляться. — Мне удалось выяснить нечто новое. Но прежде чем рассказать об этом, я хочу полностью удостовериться в справедливости моих выводов, поскольку здесь затронуты интересы других людей. — После таких слов они, как приличные люди, не станут сразу допытываться, что же ему удалось открыть. Он снова откашлялся. — Прошло уже довольно много времени с нашего последнего разговора, а заметок я не делал из соображений осторожности…