Речь, следовательно, не может идти о том, чтобы публиковать что угодно. Именно поэтому, когда власть разрешает советским людям обсуждать изменения в законодательстве о разводах и аборте, предпочтение отдается письмам в газеты{472}. Некоторые критические письма были опубликованы{473}, но и на одной из немногих дискуссионных площадок, открытых в течение изучаемого десятилетия, повестку дня продолжает диктовать власть. Это принципиально важно.

Доносы и разоблачения не являются исключительно инструментами репрессии и контроля. Они также представляют собой способ лучше узнать общество, которым руководишь, и получать информацию о его проблемах. Эта цель, бывшая главной в момент создания сети в двадцатые годы, продолжает существовать в тридцатые. Службы приема жалоб регулярно составляли отчеты, в которых обобщали замечания, содержавшиеся в полученных письмах. Архивы секретариатов руководителей страны содержат многочисленные дела{474}, озаглавленные «Сводки неопубликованных писем в…», составлявшиеся через регулярные промежутки времени редакциями газет или самими секретариатами. Отчеты эти, как правило, тематические, например, о перегибах в коллективизации или о зажиме критики. Фонды Наркомата земледелия содержат, например, многочисленные дела за 1930 год[150]. Они позволяют увидеть, как разнообразно в 1930 году использовалась поступавшая информация, что подчеркивает и секретариат Рыкова, когда передает подборку писем, уточняя:

«Содержание обращений по указанным вопросам сейчас изменилось в том смысле, что их в большинстве случаев нельзя квалифицировать строго как жалобы. Заявления чаще являются просьбами, а иногда и просто требованием о производстве расследования допущенных неправильностей и привлечении виновных к ответственности»{475}.

Одни тематические подборки писем содержат, естественно, больше доносов, чем другие. Так, октябрьский отчет «Крестьянской газеты» за 1930 год, посвященный классовой борьбе в деревне{476}, полностью состоит из сведений о людях. Под подзаголовком «кулаки пробираются в колхозы» можно прочитать следующие сведения:

«(Из большого числа корреспонденции по этому вопросу приводятся некоторые только на выдержку)

1. Селькор Л. из Уральской об. Ярковского р-на, с. Усалки пишет:

В Усальскую коммуну пролез кулак П., до революции служивший 9 лет волостным старшиной, державший постоянно у себя в хозяйстве много батраков, индивидуально обложенный в 1929 г. Теперь разлагает коммуну.

2. Селькор Ж. из той же области, Ординского р-на, Межевского сельсовета, рассказывает, что в колхоз в дер. Михайловка пролезли два кулака Г. Николай и Иван. Оба они имели 3 трехпоставные мельницы, 150 дес. земли, ежегодно арендовали дополнительно по 20 дес, постоянно торговали. Недавно в колхоз пробрался 3-й кулак, Заозеров, имевший до революции 124 дес. земли, прибегавший к заемному труду и проч. У всех этих лиц ежегодно было 2 постоянных батрака и по 15–20 чел. на сезонных работах».

Эти документы распространяются среди различных государственных и партийных структур и используются не с репрессивными целями (можно найти одни и те же отчеты в различных фондах: так, уже упоминавшийся отчет секретариата Рыкова был распространен в девяноста экземплярах, и его можно найти в фонде Калинина и в фонде Наркомата земледелия). Задача, напротив, заключается в том, чтобы информировать власть о поведении народа. Часто сведения подаются как анонимные, что доказывает, какое малое значение придается личности виновных. Эти отчеты порой служат для того, чтобы сориентировать местные власти в их действиях. Один из них был передан в Белоруссию с целью помочь инструкторам (коммунистам), направленным в белорусские районы для исправления «недочетов, характеризующихся приводимыми ниже»{477} фактами. В нем упоминается в частности, один из секретарей колхозов, которого обвинили в том, что он «разбазаривает кулацкое имущество, переданное колхозу, передав в собственность своим знакомым 2 кабана и 12 поросят. Он же из кулацкого хлеба, переданного колхозу, гонит самогон»{478}.

Спрос на аналитические материалы регулярно возникает в ходе проверок различных звеньев системы. Отчеты не должны быть простой подборкой, коллажем из отрывков писем. Предполагается, что в них должны содержаться выводы, полезные для руководства страны. Когда эти требования не выполняются, на них настаивают. Так, бюро жалоб КСК упрекает бюро жалоб исполкома Воронежской области в том, что оно ограничивается «статистической» работой с потоком жалоб и не ведет реальной работы по «политическому анализу»{479}. В общем плане замечание о недостаточном «обобщении» на основании жалоб повторяется весьма регулярно: например, во время инспекции Народного комиссариата земледелия в 1935 году{480}.

Одни и те же «сигналы» используются, следовательно, и как источник информации, и как основание для репрессий. Это двоякое использование рождает напряжение, которое можно почувствовать в следующем замечании отдела, занятого составлением подобных отчетов в «Крестьянской газете»:

«Информбюро ни в коем случае нельзя обвинить в потребительском подходе к селькору. Каждому письму, в котором сообщалось конкретные факты, был дан ход. Оно направлялось в определенное учреждение на расследование…»{481}

Благодаря сигналам, сталинская власть может создавать себе иллюзию, что она знает все. Этот соблазн всезнания, как минимум в такой же мере, как и желание действовать, является важнейшей причиной создания советской властью подобной громоздкой машины. От этого всезнание не становится менее иллюзорным: количество сводок было таково, что все они не могли быть использованы.

Эта жажда все знать сопровождается желанием следить за всем, и в первую очередь — за самим государством. Заявленная цель — совершенствовать государство и не оставлять без внимания ни одной жалобы приводит к тому, что органы управления проявлениями недовольства вынуждены работать с множеством дел. Каждый аспект деятельности общества подлежит государственному контролю. Так происходит гипертрофированное разрастание областей, в которые, как предполагается, государство может вмешиваться. Работа Центрального бюро жалоб под руководством М. Ульяновой — хороший тому пример{482}. Диапазон вопросов, требующих равного внимания, очень широк. А речь ведь идет о делах, каждое из которых считается важным и заслуживающим внимания высшей московской инстанции, а не отправки, как это часто делается, для расследования в область.