— Личное мнение будет, когда начнёшь жить самостоятельно. А пока ты тут, будь любезна, оставь его при себе и просто выполняй то, что от тебя требуется!

— Марина! — снова пытается вмешаться Андрей. В подобных перепалках он всегда принимает мою сторону. Даже когда я не права. Ещё одна причина, почему я к нему хорошо отношусь. И мне плевать на его мотивы: из вежливости ли это, или из-за неловкости за непутёвую дочурку. Важен результат.

— Что, Марина?!

— Оставь ты её. Все нормально. Зачем заводиться?

— Потому что она уже взрослая и должна понимать!

Блин, что ж за дебильный день! Он когда-нибудь закончится??? Я должна то, я должна это… А эта дура размалёванная так и будет сидеть на жопе ровно и преспокойно ногти красить. Леру мама никогда ни о чём не просит. Она ж ей не родная. Зато на мне можно ездить без седла, всё стерплю. И на все дела забью, и всё отменю, чё уж там! Моя ж жизнь — это ерунда, детский сад. Какие у меня могут быть проблемы? Какие заботы? Свои дела? Не знаем такого. Вот поэтому я и хочу скорее переехать на съёмную. НА-ДО-Е-ЛО.

— А-а-а!!! Как же меня всё достало! — жалобно скулю я в потолок и, игнорируя очередную порцию нотаций, ухожу в свою комнату, запираясь на замок.

Дверь хрюкает, встречаясь с моей спиной. Несколько секунд так стою с прикрытыми веками, тихонечко стучась затылком. Вдох-выдох, вдох-выдох. Помогает не очень, но хоть что-то. Теперь, во всяком случае, уже не хочется… Открываю глаза и застываю в изумлении.

О Ф И Г Е Т Ь.

Вся комната усыпана синими лепестками. Буквально вся. Одеяла, подушки, ковёр, ламинат. Шагу не сделать, чтобы не наступить на них. И букеты. Огромные букеты таких же синих шикарных роз расставлены по поверхностям в стеклянных вазах. Один на столе, второй на комоде, третий, самый большой, на подоконнике, возле распахнутого настежь окна.

Это… это невероятно.

Спотыкаясь бреду к дивану и мешком оседаю на постель. Так и сижу с зажатым ладонью ртом и разглядываю всё это буйство красок. Мне не нужна записка, чтобы понять, кого благодарить за раскинувшийся тут цветочный магазин. И так очевидно.

С ума сойти.

Загребаю горсть мягких лепестков и долго, с наслаждением вдыхаю их запах.

У меня нет слов.

Откидываюсь назад, плюхаясь на одеяло. Я точно дура, потому что широченная улыбка расползается на лице, и я ничего не могу с ней сделать. Зато чувствую, как усталость медленно тает. Ей на смену приходит какая-то пугающая эйфория.

Вслепую нашариваю валяющийся среди лепестков телефон, выпавший у меня из ослабевших пальцев. Снимаю с блокировки и долго смотрю на открытое диалоговое окно. Смотрю, смотрю, а потом быстро набираю:

"С Днём Рождения, кстати. Желаю не быть впредь таким бл*дуном".

С дрожью жду ответа. Но его нет. Ни через пару минут, ни через полчаса, ни через час… Теперь он меня игнорит? Или просто слишком занят? Внутри всё скручивается в болезненный узел от одной мысли, что он в эту самую минуту может быть с кем-то другим. Господи прости, с той же Дариной…

Так и засыпаю с телефоном у головы, уткнувшись моськой в ароматные лепестки. А просыпаюсь от грохота разбившейся об пол вазы. Подскакиваю, как ужаленная, очумело тряся головой. Сколько я проспала? На дворе ночь, часы показывают начало четвёртого. Нашариваю выключатель настенного бра и комнату озаряет слабый полумрак. Окно всё так же нараспашку, букет валяется на полу среди осколков, а рядом…

Глеб

Это я неудачно приземлился. Хорошо никто не видел, как я ёбнул*я, запутавшись в ногах. В ногах, бл***. Состояние размазни: ведёт из стороны в сторону, левая рука при малейшем механическом воздействии болью отстреливает в башку, а спину словно дубинками лупасили.

— Бл***, — злобно цежу сквозь зубы, когда в ладони втыкается что-то острое. Одновременно с этим в комнате включается свет. Мальвина таращится на меня, как на привидение. Ага. Привидений в таком унизительном виде не бывает.

— Воронцов, ты нормальный? Что ты тут забыл? — растирает сонные глаза Покровская. Такая взъерошенная, такая заспанная. Такая красивая.

— Прости. Не хотел тебя будить, — кое-как поднимаюсь на ноги. Слегка пошатываюсь, но ничего, стою вроде твёрдо. А вот ладонь саднит и кровоточит. Вытаскиваю глубоко впившиеся осколки от расхреначенной вазы. Бл***. Надо было заказывать цветы в картонке.

— Будить не хотел? А что, позволь спросить, хотел? Окна перепутал? Адрес? — напрягается Праша.

— Панировал посмотреть, как ты спишь. Ну и может прилечь рядышком.

— Ты больной?

— У меня день рождения. Именинник имеет право на желание.

— День Рождения уже прошёл.

— Меня задержали дела.

— Какие? Белобрысые и писклявые?

— Я был не с Дариной, если ты на это намекаешь.

— Я ни на что не намекаю. Я пытаюсь понять, начать ли звать на помощь.

— Зачем?

— Ко мне посреди ночи влезает чёрт знает кто. Полагаешь, причин нет?

— Почему сразу "чёрт знает кто"? Это всего лишь я.

— Воронцов, — устало трёт лицо Мальвина. — Что ты здесь делаешь?

— На сообщения ты не отвечаешь. На звонки тоже. Вот хотел узнать: понравились цветы?

Тяжёлый вздох.

— Понравились.

Заторможено рассматриваю, как по ладони в причудливой дорожке стекает струйка крови и срывается вниз.

— У тебя есть ненужная тряпка?

— Зачем?

Зализываю пульсирующие ранки. В основном мелкие, но есть и парочка глубоких.

— Чтобы я не закапал тут всё кровью.

До Покровской доходит, и она подрывается с места. Со словами "жди" из комнаты вылетают, возвращаясь спустя минуту с тюбиком перекиси и бинтами.

— Садись, — велят мне. Какой приказной тон. Мне нравится.

— Не боевое ранение же, зачем перекись? Ещё зелёнкой обмажь.

— Будешь много вякать, и зелёнку принесу. Никогда не ходил с зелёными усами и в точечку?

— Не ходил, — угроза не пугает, но до меня доходит, что это лишний повод оказаться поближе к Праше. А я с какого-то хрена выёб***юсь. Не дебил ли? Так что послушно сажусь, с готовностью протягивая ей руки. Пускай делает чё хочет. Хоть пальцы отрезает секатором. Главное, чтоб рядом была. И это клиника. Я болен. Или пьян.

Мальвина, смахивая назад мешающие волосы, садится напротив, подозрительно принюхиваясь.

— Ты пил?

Бурбон, текила, потом пиво. Потом снова бурбон. А, ещё абсент. Но это так, послеобеденный список.