«Десятина для возвращения Святой земли была собрана один раз. Чтобы безмерность этого дела не послужила примером для будущего, мы, по общей просьбе церковных людей и князей, постановляем этим законом, который сохранит свою силу навсегда, что больше ничего не станут требовать на будущее время на основании этого незаконного побора или по другому подобному поводу. Так как эта помощь, благочестиво предложенная, должна служить для спасения душ верующих, то Бог будет скорее оскорблен, чем ублаготворен, предложенной ему жертвой из слез бедняков и вдовиц. Для того чтобы ни мы, ни другие не могли впредь покуситься на что-либо подобное, мы, властью королевской и публичной властью всех людей церкви и князей королевства, постановляем, что настоящий закон должен не допустить нас осмелиться на подобное дело под страхом вечного осуждения; если, по безрассудной дерзости, мы или кто-нибудь другой покусится на такое дело, мы приказываем считать это недействительным».

Перед отъездом в Святую землю Филипп, диктуя свое завещание и предусматривая случай своей смерти там, поручает своего наследника Людовика Французского своим людям, чтобы они в случае надобности помогали ему лично и своим имуществом, а также церквам, чтобы они оказывали сыну содействие, которое они обычно оказывали отцу, но он запрещает им платить какой бы то ни было чрезвычайный налог, пока он будет находиться в Святой земле.

Но, раз вернувшись, он, чтобы иметь возможность справиться с королем Ричардом, пустился во все тяжкие: выжимал из церкви все соки; тех, которые не могли ему дать солдат, заставлял платить налог; грабил аббатства в землях Плантагенета и, наконец, в 1198 г., в то самое время, когда фанатик Фульк де Нельи проповедовал против ростовщиков, Филипп принял в свои земли беглых евреев, хорошо понимая, какую пользу он извлечет из них. В своем Carolinus, составленном в эту эпоху, Жиль Парижский жалуется на алчность короля: «О, Франция, мучимая фискальными агентами короля, тебе пришлось вытерпеть суровые законы и пережить ужасные времена». Однако Филипп даже и не покушался установить общий налог вроде английского «щитового» (scutagium) или «поземельного» (carucagium), и у Ричарда оставалось преимущество более значительных средств, и он в конце концов раздавил бы своего соперника, если бы прожил дольше.

Что мы знаем о финансовом управлении Капетингов за период с 1152 по 1201 г.? Самым древним счетом, который у нас сохранился, является общий счет доходов и расходов за время от Дня Всех святых 1202 г. до Вознесения 1203 г. Было бы опасно принять его за бюджет, типичный для царствования Людовика VII и первые двадцать лет царствования Филиппа. Были, по-видимому, важные финансовые реформы в самом конце XII в., с другой стороны, в 1202–1203 гг. уже появляются некоторые доходы, собранные в завоеванных нормандских землях. Лучше нам использовать этот счет в одной из последующих глав. Для того периода, который нас сейчас занимает, мы располагаем лишь очень немногими документами[79]. Мы знаем, что прево вычитали из доходов деньги, нужные для содержания крепостей и выплаты рент, пожалованных королем. Один из них, Жеро де Пуасси, за преступления по своей должности принужден был в 1186 г. заплатить огромный штраф (Ригор говорит, 11 000 марок серебра) и был смещен. Именно в это время Филипп учредил бальи. В своем завещании он поручил шести горожанам Парижа и своему верному Петру Маршалу инкассировать его доходы, которые должны быть доставляемы в Париж в три срока: 1 октября, 2 февраля и в день Вознесения. Существовали также кассы для хранения наличных денег, которые Филипп устраивал для большей безопасности в разных местах; одна такая касса была при нем в Фретевале в 1194 г., и он ее там лишился. Но настоящее казначейство было в Тампле, в сундуках, ключи от которых были у тамплиера и у семи казначеев, у каждого по одному. Филипп выразил в своем завещании желание, чтобы, если он умрет во время Крестового похода, половина его казны была отложена «для нужд его сына», а другая роздана церквам и бедным для возмещения убытков, причиненных его войнами и взысканием налога. Отсюда мы видим, что он все еще смотрел на казну как на свою личную собственность.

А между тем он хотел быть богатым только для того, чтобы защищать корону. Он, без сомнения, жил просто, расходовал мало и широко пользовался правом постоя. К деньгам он был жаден только для того, чтобы на них строить замки на границах, сооружать военные машины, действие которых он очень ценил, и содержать солдат.

Феодальная военная повинность была ненадежной. Филипп предпочитал систему более верную. Уже у Людовика VII были отряды наемников. Его сын в начале своего царствования пользовался брабантскими бродягами — наводившими страх грабителями, но храбрыми и стойкими воинами. Он учреждал также военные лены или денежные ренты, чтобы всегда иметь арбалетчиков и лучников. Но эти способы были недостаточны. Филипп, по-видимому, прибег к новшеству и возымел мысль систематически применять каролингский принцип военной повинности, которую обязаны нести разночинцы. И этим он также приближался к английским понятиям. Один английский хронист уверяет, что он издал указ, составленный по образцу Ассизы о вооружении 1181 г. До нас этот указ не дошел, но мы можем составить о нем понятие. Филипп, конечно, никогда не претендовал на то, чтобы скопировать Ассизу о вооружении. Генрих II был достаточно могуществен, чтобы принудить к военной повинности всех свободных своего королевства и чтобы восстановить одновременно и каролингскую традицию, и англосаксонскую. Но король Франции мог обратиться и обращался только к зависящим от него аббатствам, к своим коммунам и в превотства своих доменов. Это и подтверждается «Prisée des sergeants» 1194 г. Каждый раз, когда это было необходимо, Филипп требовал от общин разночинцев и от церковных, список которых приводится в этой «prisée», или известный контингент «сержантов», которым они должны были платить жалованье или взамен этого налог; отряды были (как в Нормандии и в Англии) кратные десяти или пяти; военную единицу составляли десять человек. Служба продолжалась три месяца. Пеший сержант получал каждый месяц один ливр жалованья, а, следовательно, налог равнялся трем ливрам, если предпочитали взамен выполнения повинности платить налог. Эта система позволяла Филиппу иметь в своем распоряжении в течение целого года две тысячи сержантов. Мы, таким образом, очень далеки от фантастических цифр, имеющихся в хрониках. Но в Средние века войска и гарнизоны были очень невелики.

Мы неоднократно вскользь касались вопроса о том, в какой мере Людовик VIII и его сын могли рассчитывать на поддержку духовенства, низших классов народа и знати как в пределах домена, так и вне его. Теперь следует основательно заняться этим вопросом.

Столкновения между королевской властью и духовенством, иногда очень острые в первые годы царствования Людовика VII, стали очень редки во второй половине XII в. Обычно между ними царило доброе согласие. Людовик VII — святой человек; он укрывает у себя обоих беглецов, Фому Бекета и Александра III, рискуя вызвать неудовольствие Генриха II и Фридриха Барбароссы. Филипп, правда, не без страха, решается идти сражаться в Святую землю, а в начале своего царствования он допускает гонения на евреев и их сожжение. Реформа церкви закончилась; принцип канонических выборов восторжествовал, однако право усмотрения осталось за королем и не оспаривалось. Это очень ясно выражено в следующем пункте «Завещания» Филиппа: